Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Эдмунд Криспин

— А почему именно в театре, а не дома? — спросил Фен.

— Отношения у нас были непростые, так что на нейтральной территории разговаривать было бы легче. Но ничего не получилось. Ответа на письмо он не прислал.

— То есть вы с ним не увиделись?

— Нет. Но я все же приехал на случай, а вдруг он в своей гримерной появится. Мы выехали отсюда с Беатрикс в девять на большом несуразном, сильно грохочущем автомобиле, совсем не таком симпатичном и маленьком, как ваш. В Оксфорд прибыли в половине одиннадцатого. И тут, честно говоря, я пал духом и не решился идти в театр. Побоялся напороться на грубость. Мне как раз встретился приятель, и мы пошли в «Булаву и скипетр» выпить кофе. Где-то в полночь поехали назад.

— И вы все это время с мисс Торн не расставались?

— Наверное. — Маэстро задумался. — Впрочем, я не уверен. Может быть, кто-то из нас куда-нибудь отходил. Не помню. Но, если честно, — прошептал он, поглядывая на дверь, — я совсем не против хотя бы временно с ней, как вы удачно заметили, расстаться. Но это другая история.

— И кто он, этот ваш приятель? — спросил Фен, вздыхая.

— Уилкс, — ответил маэстро. — Очень симпатичный джентльмен. Вы же из Оксфорда, так что должны его знать.

— Да, — грустно проговорил Фен, — этот джентльмен мне знаком и даже больше, чем хотелось бы[9]. — Он посмотрел на маэстро: — Вы сказали, что в мечтах замышляли убийство брата. И как вам это представлялось?

— Я убивал его ножом, — произнес маэстро и сделал театральный жест. — Причем несколько раз проворачивал его в ране, чтобы потом не смогли определить размер лезвия. Подобный прием описан в одном или двух детективных романах. Я, знаете ли, любитель такого чтения.

Фен встал:

— Извините, но нам пора.

— Может быть, вы все же послушаете что-нибудь из «Орестеи»? — спросил маэстро.

Фен пожал плечами:

— К сожалению, нет времени.

— Но в Метрополитен все же должны иметь представление о моей опере.

— Вы забыли, Шортхаус, — вмешался Адам, — профессор Фен не имеет к Метрополитен-опере никакого отношения.

Маэстро грустно покачал головой:

— Очень жаль. Я, знаете ли, с годами становлюсь рассеянным.

Он открыл для них дверь.

— Всего вам доброго. И буду ждать предложений от американцев. Передайте, что мои условия очень мягкие.

Элизабет проводила взглядом автомобиль, на котором Фен и Адам выехали из главных ворот Сент-Кристофер, и, когда он скрылся из вида, почти пожалела, что не поехала с ними. Ведь Оксфорд во время каникул — скучнее места не найдешь. Если кое-где случайно встречались прогуливающиеся преподаватель или студент, то это лишь подчеркивало пустоту. Всюду были развешаны объявления, предупреждающие публику большими черными буквами о временном запрете входить в сад колледжа. В своих сторожках дремали швейцары, теперь их редко беспокоили. А если такое случалось, то они воспринимали это как неслыханную дерзость. В церквях, обычно заполненных во время служб прихожанами, теперь стало тихо. Священник перед немногочисленной паствой уныло произносил проповедь, а те украдкой позевывали.

Все это несколько угнетало, и Элизабет в растерянности стояла, не зная, куда направиться. Можно было вернуться в отель и провести день за чтением, посетить книжный магазин, посмотреть новинки или пойти в кино. Но ничто из этого ее не привлекало, и потому Элизабет неожиданно решила увидеть свою альма-матер, Колледж Сомервилл, и направилась туда по Вудсток-роуд.

Однако здесь ее постигло разочарование. Привратница сообщила, что все преподаватели в отпусках. Наверное, разъехались по курортам, подумала Элизабет, — одни в Швейцарию, другие — во Францию.

Элизабет пошла прочь, теперь уже нисколько не жалея, что не удалось встретиться и поболтать со своими старыми приятельницами. Не очень-то и хотелось. Она зашла по пути в телефонную будку позвонить нескольким знакомым, говорила, пока не кончились монеты, а потом двинулась в сторону университетской библиотеки. Захотелось взглянуть на новую книгу по отпечаткам пальцев автора из Германии. И после этого, что было уже неизбежно, пошла в кино.

Посмотрела два фильма. Один документальный, дико скучный, что-то о тех, кто «живет на земле», выращивает пшеницу, овощи и так далее. Второй художественный, про шпионов времен войны. Очень невнятный. Почти до самого конца она не могла разобраться, кто на какой стороне.

Кинотеатр Элизабет покинула в состоянии черной тоски. Задержалась, чтобы посоветовать пожилому джентльмену, собравшемуся купить билет, не тратить время и деньги.

Затем последовали долгие и нудные поиски виргинских сигарет. Наконец, получив заветную пачку, Элизабет, усталая, замерзшая и раздосадованная, в половине пятого вернулась в отель. В баре за накрытыми белыми скатертями столами сидели люди, в небольшом количестве, и вкушали чай. Среди них она заметила Джоан Дэвис и Карла Вольцогена.

Увидев Элизабет, они пригласили ее попить с ними чаю. Она отказалась. Сказала, что очень устала и хочет пойти полежать.

Карл Вольцоген встал.

— Пожалуйста, миссис Лангли, посидите с нами. — Он повернулся к Джоан: — Я как-то сказал ее будущему мужу, что она была бы великолепным Октавианом для вашей маршальши.

Элизабет хотя и повеселела, но все же не была склонна оставаться.

— В другой раз обязательно. А сейчас мне надо переодеться, а кроме того, тут придется долго ждать, пока обслужат.

Карл грустно кивнул:

— Ganz wahr[10]. Но я потороплю официанта. Скажу, что вы приятельница человека, который встречался в Байройте с самим Вагнером, и он все сделает быстро. Вот увидите.

— Сомневаюсь, что официант знает, кто такой Вагнер, — заметила Джоан.

— Не знает, кто такой Вагнер? — ошеломленно воскликнул Карл. — Это невероятно… — Он замолк, чтобы переварить такое жуткое откровение. — Эх, вы, англичане! Недаром ваш поэт Арнолд[11] назвал вас обывателями. А чего стоит номер, где я остановился.

— Карлу не нравится его номер, — пояснила Джоан.

— Ach, ja[12], — мрачно подтвердил Карл. — Там всюду кружева и эти… как вы их называете? Такие зеленые цветы в больших глазированных горшках.

— Фикусы?

— Ja, gewiss[13]. Но ничего не поделаешь, приходиться мириться.