Покоривший волну - Сергей Панч

Временами он был рад разводу и чувствовал, что разорвалась цепь, которая сковывала его. Но лишь одна. Как размокнуть другие кольца, стягивающие его, он не знал. Точнее, боялся даже подумать об этом. Тогда. После развода.

6

– Надо в Москву перебираться, все деньги там. Вот у меня друг уехал два года назад. Уже квартиру купил. Нормально, да? В ипотеку, правда. Но в Москве. И там все так. Не то, что мы, здесь.

Мирон стал рассказывать о том, как он 10 лет назад эмигрировал в Москву, прожил впроголодь полгода и уехал обратно в Волгоград. О том, как жалеет сейчас, что не закрепился.

Мозг вновь начал выстраивать ассоциативные ряды. Как только возникла пауза, пазл сложился. Взгляд сконцентрировался на линии горизонта, а мысли потекли в нужном направлении.

В 8-м классе, когда его еще все звали Женька, он ездил в столицу. В поездку собрались все «ботаны» из «А» и «Б». Сели на поезд и через двое с половиной суток были в Москве. Поселились в скромной гостинице на окраине и каждый день ездили на экскурсии. Друг Серега, который жил с ним в номере, на обратном пути заявил, что обязательно вернется, потому что иметь возможность каждый день ходить по музеям, театрам и на футбол – это то, к чему должен стремиться каждый нормальный человек. Джонни завидовал такой определенности, сам он на такое бы не решился. Дело было в маме. Его пугала мысль о разлуке с ней. Зачем тогда вообще рождаться и расти в семье, чтобы потом сбежать из нее?

У Сереги были свои представления о жизни.

Они разошлись после школы и встретились зимой, когда заканчивали университет. Опять сдружились. Оба были приближены к Маринкиной тусовке, катались на сноуборде. А летом Серега уехал. Как задумывал и как обещал. С Джонни они переписывались где-то с полгода. В сообщениях друг писал примерно те же фразы, какими Мирон описывал свой быт в Москве: «тяжело», «никому не нужен», «надо терпеть». Но в отличие от Мирона Серега не боялся вернуться домой. Он не скрывал, что, если не получится, всегда есть возможность приехать домой, жить с родителями и пробовать устраиваться. Как все. Может, потому и остался там, в столице, навсегда.

– А может, вообще за границу надо валить? Хотя кому я там нужен? – болтал Мирон.

– А здесь ты кому нужен? – Джонни не рассчитал глубину вопроса, и Мирон на пару минут замолчал.

Проснулся только, когда проводница поставила перед ним чай.

– Нормально, да? Станция через минуту, она принесла мне чай. – Мирон отхлебывал кипяток, возмущался и собирался выходить.

В спешке Мирон забыл два толстых ярких журнала. Джонни присвоил их себе, но, полистав немного, отложил в сторону до лучшего настроения.

До Адлера оставалось ехать еще сутки. Никто не подселился на соседнее место, и можно было спокойно лежать и смотреть на бежевую чемоданную полку. Потеплело, и уже особенно не сквозило, но дамы с нижних мест ходили в шапочках. Одна то и дело вязала. Вторая спала или разгадывала кроссворды. Деньги приходилось экономить. Доширак улетел в секунды, согрел чуть-чуть. Пора было засыпать, но из-за двух дней безделья этого никак не удавалось сделать.

Когда выключили свет, женщина снизу отложила спицы, перекрестилась и повернулась на бок. Джонни последовал ее примеру. Молился он последнее время часто. За упокой.

7

После того как уволился из магазина техники, Джонни не работал полгода. Предлагали в основном торговать унитазами или прочей сантехникой. Можно было идти в сетевой маркетинг, но от него совсем тошнило, да и деньги там появлялись не сразу и не у всех. Продажником Джонни был так себе. Ему больше удавалась учительская роль. Новичков часто приписывали к нему, и он дотошно рассказывал им основы основ. Как правильно продавать, что утаивать от покупателя, когда улыбнуться, когда загрустить. Но у самого выходило плохо. Джонни знал, «почему»: ему совершенно не хотелось работать продавцом. И когда он уволился – решил попробовать что-то еще, но «что-то еще» совсем не находилось. Отец кричал и даже орал. Требовал зарабатывать. Кидал жировку, которую необходимо заплатить самостоятельно, но Джонни пил. Разговоры отца не трогали, обидно было только видеть, как смотрит на это мать. Безнадежно.

Месяц назад Джонни встретился со своими одноклассниками – пришел на пьянку в бар по случаю какой-то даты выпуска. Все расселись полукругом и стали глядеть в глаза друг другу, словно группа анонимных алкоголиков. Кто-то полысел, кто-то потолстел, кого-то уже не было. После водки сблизились. Показывали фотки детей, хвастались работой, мужьями и женами. Некоторые пили исключительно виски. Джонни не знал, о чем говорить, скромно сидел и даже не прикладывался к рюмке после третьей. Не на что было. Он стоял в сторонке и перемалывал одну навязчивую мысль: «Через пять лет я снова приду сюда и докажу всем, что я не чмо. Я принесу фотки своих побед и угощу всех “Доном Периньоном”».

Это было желаемое будущее, в настоящем к тридцати годам за его плечами было пусто. Ничего не было. Об этом и говорил отец, когда Джонни приложился к его бутылке водки. Без спроса. В одиночку.

– Вот смотри, я вот этими руками зарабатываю на хлеб, на еду, дом строю, – говорил отец. – Вот этими руками. – Отец показывал большие жилистые с венами руки, на пальцах которых, кажется, никогда не сходили мозоли от молотка.

– А ты что делаешь? Водку пьешь. За мой счет. Зашибись! Я что, тебе должен что-то?

Джонни даже не удосужился помотать головой.

– Так какого хрена ты к моей бутылке прикладываешься, к моей еде. Спишь в моем доме. Ты даже за собой постель не убираешь. Мать пожалей.

– Ты же как бы мой отец, или я что-то путаю? – Пьяный Джонни нарывался.

– Твой, а ты думаешь, нет? Ты думаешь, кто-то другой тебя до тридцати лет терпеть бы стал? – Красный, как с мороза, отец присел за стол.

– Говно ты! Тьфу! Если бы не мать, я бы тебя еще в двадцать выгнал, вали на улицу, выживай. А ко мне по праздникам водку пить приходи. Вот тогда не жалко, тогда я знаю, кто ты такой и почему приходишь. А сейчас ты ноль, пустое место. И жрать водку тебе не положено. – Отец схватил бутылку.

– Наливай, а то уйду! Или со мной западло выпить? – Джонни, кажется, ничего не понял.

–..! – зарычал отец.

Джонни встал.

– Да пошел ты.

Он прошел мимо отца и толкнул его плечом. Отец провожал взглядом, не веря, что Джонни уйдет. И был прав. Сын медленно и нехотя натягивал носки, засовывал ноги в теплые ботинки, шнуровал.

– Мам, я пошел, вернусь не скоро, – крикнул он из коридора. Мать не отвечала. – Меня отец выгнал из дома. Я, может, не приду. Никогда. – Джонни повернулся к двери. Молчание. Отец зашевелился и пошел в спальню.

– Звони в «Скорую», – послышался его нервный голос.

«Звони в «Скорую», – эхом отдалось в голове Джонни. Он вновь лег на спину, открыл глаза и уставился в бежевую полку над собой. Он знал, что на ней был рюкзак. Во внутреннем кармане был паспорт, в который Джонни вложил фотографию матери. Перед глазами всплыла картинка. Ей было тридцать, как сейчас самому Джонни, она стояла счастливая возле дерева, положа руку на живот, который едва округлился.