Прошедший многократный раз - Геркус Кунчюс

Каждый раз с новым энергетическим зарядом она нападает на мою изголодавшуюся душу, готовую приютить сотни тысяч виденных и еще не виденных образов. Все листаю и листаю. Уже не знаю, она ли ожила благодаря мне, или я должен быть ей благодарен за то, что чувствую, живу и испытываю радость полноценного бытия. Наверное, это совсем неважно, потому что гигант немедленно был впущен в узкий рот, в котором скрылась лишь его верхушка. А может, произойдет чудо и он весь найдет там убежище? Неизвестно. Интересно, что будет дальше?..

– Простите, вы уже кончили листать? – обращается ко мне очкастый конкурент и выхватывает из моих рук альбом.

Не успеваю отойти. Был застигнут так неожиданно. «Японское эротическое искусство» уже в его руках. Вижу, как он моментально погружается туда, где я был всего несколько секунд назад. Он улыбается и наслаждается. Его брови подергиваются. На шее вздувается голубая вена, по которой теперь течет в мозг поток Амазонки. Он даже улыбается – так ему славно в эту минуту. Мог бы – убил бы его сейчас. Ему или мне этот альбом больше нужен?! Мне! Только ради него я сегодня не пошел в Национальную библиотеку, где мог бы продолжать знакомиться с экзистенциалистами. Он и не думает выпускать эту книгу из рук. Не дай Бог, купит. Я знаю, что в этом магазине только один экземпляр, а в Париже всего несколько, хотя пару лет назад они были на каждом углу. Навлечет на свою голову проклятие. Стою рядом с ним совершенно сломленный, опозоренный, кастрированный, оттраханный, оплеванный, обосранный и обоссанный. Не надеюсь. Мне нанесли удар из засады. Это бессовестно. Это коварно. Это подло. Он отнял объект моей страсти, несравнимый с миллионами извращенцев, поджидавших и поджидающих клиентов в подворотнях. Он похитил у меня все. Этот очкастый дохляк, наверняка способный часами обсуждать раскол общества, его разложение и прочую ерунду. Этот! Этот подлый захватчик! Этот абсолютный ноль в моей жизни! Этот, которому нужно листать комиксы с утятами и мышатами! У меня темнеет в глазах. Злость сейчас прорвется, и я сделаю что-нибудь ужасное.

– Вы не могли бы подвинуться, – продирается мимо меня еще один и бросается к другому стеллажу.

Мое положение безнадежно. Со всех сторон меня окружают акулы, которые, почуяв кровь, проглотят и даже не вспомнят, что наелись. Они все хотят моего тела, моей души, интеллекта. Это заговор. Подлый заговор против созданного и взлелеянного мной порядка вселенной. Я-то один, а они тянутся вереницами и спорят, кому будет оказана честь меня прикончить. Нужно бы броситься бежать, но я не собираюсь сдаваться. Не сдамся этим ничтожествам. Не могу сдаться этим полным нулям и доставить им удовольствие увидеть, как мое тело будут рвать во все стороны голодные псы. Не сдамся.

– Вы закончили, – констатирую я и теперь уже сам хватаю книгу у первого попавшегося.

Противник нокаутирован. У меня в руках другой альбом. Не так уж и плохо – «Китайское эротическое искусство». Знаю его. Наверное, раз пятьдесят листал. Противник злобно оглядывает меня, однако на реванш не решается. Он проиграл. Он побежден.

Китайское эротическое искусство не такое уж и плохое. Ему не хватает одного – японских габаритов. На китайских гравюрах половые органы какие-то маленькие, неразвитые, миниатюрные. Кое-где трудно даже понять, эрекция ли это. Если хочешь смотреть этот альбом, требуется лупа, а ее я с собой не захватил. Досадно. Никогда не нужно переоценивать свои силы. Всегда надо ожидать самого плохого. Так и вышло. Гравюры пламень во мне не разжигают, однако книгу из рук я не выпускаю. Довольствуюсь тем, что имею. Китайцы всегда занимаются любовью иначе. Они рафинированны. Их женщины любят мастурбировать, но делают это как-то неубедительно, непрочувствованно, с насмешливыми улыбочками на губах, ничего общего не имеющими с тем выражением, краску которому придает оргазм. Ягодицы у китайцев тоже очень уж слабенькие. Они больше напоминают попки новорожденных, а не седалища упитанных придворных. Только по обязанности листаю этот альбом. Останавливаюсь ненадолго над репродукцией, на которой выгравирован акт на лошади. Лошадь (конем ее назвать нельзя) летит, а они что есть сил трахаются и удивительным образом удерживаются, не валятся на землю, не теряют равновесия. Это интересно, однако лишь зоологически. На другой гравюре китаянка опять засовывает палец во влагалище. Как-то нерешительно. Кажется, будто ей хочется почесать ногтем половые губы. Ее партнер одобрительно наблюдает. На его губах тоже улыбка – неотъемлемый атрибут азиата. Видно, что ему приятно смотреть на нее. Извращенец, каких не найдешь среди японцев. Китайцы совокупляются сплошь механически, без страсти. Они словно позируют граверу, приглашенному увековечить их еще не увядшую потенцию. Я автоматически листаю этот альбом, приносящий моему духу не больше миллиграмма пищи. Чувствую себя так, словно поработал на конвейере. Устал. Высох и истощен. Их искусство мне чуждо. Надежду вернуть «Эротическое искусство японцев» я потерял. Очкарик все еще поглощен им. Наверное, до вечера, пока не закроют магазин и служащие не погонят всех любителей развлечений, ежедневно приходящих сюда подкрепить силы. Ухожу прочь, альбом отдал девушке. Она, должно быть, студентка, завернувшая сюда расслабиться после лекции по герменевтике, которую читал один из европейских грандов в этой области.

Счастливым себя не ощущаю. Все равно чего-то не хватает.

– Значит, все-таки добился своего, – говорит мне Даниэль, когда я возвращаюсь домой и нахожу его снова взявшимся за автобиографический роман Гарри.

– С чего ты решил?

– По твоим глазам, – говорит он и снова углубляется в воспоминания Ажара Гарри о петербургском детстве.

Одни все ходят в китайское посольство, а другие не знают, куда себя девать. В комнате, сколько бы в ней ни было книг по лингвистике, больше нечего делать. Могу только позавидовать Анайи Нинь, написавшей в 1932 году шесть романов. Ей хватило терпения и усидчивости. Три дня высидел дома, никуда носа не высовывал, однако теперь эта статика стала невыносимой. Мне удалось даже одолеть пьесу Борхерта на немецком языке, правда, прочитав ее, мудрее не стал. Может, и наоборот.

Даниэль собирается уходить и теперь неприличными словами поминает китайское государство, которое, если его послушать, никогда в жизни не даст ему визу. Мой друг уверен, что я не являюсь резидентом китайской разведки в Париже, поэтому и ругает страну, из которой будет пытаться добраться до Тибета.

– И тебе обязательно нужно попасть в Тибет? – спрашиваю я, пока он предпринимает отчаянные попытки найти паспорт среди мусора в ящике стола.

– Без Тибета путешествие было бы бессмысленным, – отвечает он и не на шутку нервничает, потому что паспорт в это время преспокойно лежит в другом месте.

Я знаю, где его паспорт, однако не говорю. Пусть не думает, что попасть в Тибет ему будет так просто. Я хочу, чтобы с самого начала, точнее, с самой завязки путешествия он столкнулся с трудностями, которые в социалистическом раю неизбежны.

– Ты не видел мой паспорт? – спрашивает он, уже весь в поту.

– Знаю, где твоя кредитная карточка, но рядом с ней паспорта нет.