Эй, Нострадамус! - Дуглас Коупленд

— Мы хотим задать вашему сыну несколько вопросов, сэр, — вмешался полицейский.

— Шерил убили… — запричитала с кресла мать.

Редж сверкнул глазами на полицейского:

— Зачем это вам расспрашивать моего сына?

— Так положено, сэр.

— Джейсон, о чем они хотят тебя спросить?

— Понятия не имею.

— Ты что, не слышал меня? — взвизгнула мать.

Отец проигнорировал как ее, так и вести о Шерил.

— При чем здесь мой сын? — спросил он.

— Ваш сын был в столовой, — начал объяснять полицейский. — Не швырни он тот камень, кто знает, сколько еще было бы жертв.

— Камень?

— Да. Смекалка вашего сына…

— Этот камень убил главного бандита, — перебил второй полицейский.

— Бандита? — передразнил первый. — Ну уж нет — всего лишь психованного пацана с ружьем.

Отец повернулся ко мне:

— Ты сегодня убил человека?

— Ваш сын — герой, сэр, — почтительно сказал полицейский.

— Джейсон, я с тобой разговариваю. Ты убил человека сегодня?

— Угу.

— Ты намеренно его убил?

— Да, намеренно. По-твоему, лучше, чтобы он меня пристрелил?

— Я тебя не об этом спросил. Я спросил, намеренно ли ты убил человека.

— Мистер Клосен, — сказал первый полицейский, — вы, наверное, не поняли. Ваш сын спас жизнь десяткам детей.

— Я понял, — процедил Редж, — что мой сын возжелал убить человека в сердце своем и не справился с этим порывом. Мой сын впал в грех. Мой сын — убийца. Это я понял.

На экране телевизора светились цифры погибших и раненых. Полицейские онемели от нечеловеческой логики Реджа — отца, обвинявшего сына в убийстве.

Я вопросительно взглянул на мать. Мама всегда была сильной женщиной. Она потянулась к столу, где стояли два базальтовых светильника — на редкость уродливых и потрясающе тяжелых, — скинула с одного из них абажур, схватилась за верхний конец и со всего размаху врезала светильником по ноге Реджу. От удара коленная чашечка треснула на двадцать восемь частей, и понадобилось восемнадцать часов у операционного стола, семь титановых спиц и несколько врачебных бригад, чтобы скрепить осколки. Но это еще не все: тупому ублюдку пришлось ждать операции два дня, потому что все травматологи занимались жертвами школьной трагедии. Ха!

Матушка — дай Бог ей здоровья — завелась не на шутку:

— Ползи к своему Господу, надменная сволочь! Смотри, как бы он не побрезговал таким слизняком, как ты, и не швырнул тебя в преисподнюю. Ты жалкая, бессердечная тварь. У тебя и души-то нет: убил ее давным-давно. Сдохни, слышишь меня! Пропади пропадом!

Приехала неотложка, забрала вопящего отца в больницу. Ни полицейские, ни Редж никому не сообщили о случившемся. Но этот эпизод привел к большим переменам в нашей жизни. Во-первых, всякая любовь к Реджу, которая могла еще теплиться у матери или меня, исчезла навсегда. Во-вторых, стало ясно, что отец окончательно свихнулся. В-третьих, когда через несколько недель он выписался из больницы, его тихо спровадили на ранчо к сестре, в Агасси, на болотистый и заброшенный клочок земли у самой окраины города, окруженный непроходимыми зарослями ольховника, ежевики, елей, тайными наркозаводами, бультерьерами и несметным количеством трупов в безымянных могилах.

Правда, разводиться родители не стали. Отец всегда давал нам деньги… Кто знает, что продолжало связывать этих людей? Быть может, отец чувствовал вину за порушенную жизнь моей матери. Хотя вряд ли — он не способен на чувства.

Я припозднился к Барб. На поминки собрались в основном друзья Кента. Они казались мне старыми еще в школе и навсегда для меня такими останутся. На лужайке вкривь и вкось стояли складные стулья. А со всех сторон надвигался лес и медленно засасывал в себя сельский домик. Близнецы (это я про вас, племяшки) и другие дети сидели в одной из комнат, тихие и благообразные, подобно их набожным родителям, под запись умиротворяющих природных звуков — плеска прибоя на острове Косумель, щебета тропических птиц в гвианских лесах, шума дождя в фиордах Аляски.

Друзья Кента (некогда все — активисты «Живой молодежи») за свою жизнь ни разу не оступились, стали стоматологами или бухгалтерами и перебрались жить в самые фешенебельные районы Ванкувера вместе с остальными кентами нашего города. После похорон Кента я год не встречал ни одного из них. Знаю, что им бы польстило любое доказательство краха моей жизни. И понимаю, что для подтверждения этого приятелям Кента достаточно одного вида моего измятого костюма.

— Привет, Барб.

— Ну наконец хоть кто-то из твоей семьи соизволил прийти.

— Мать не приедет — догадайся почему, — а Редж молится на дороге. Скоро прикатит сюда.

— Замечательно.

Я налил себе стакан красного вина: набожность, к счастью, не распространялась на стойку со спиртным.

Барб не прошла через «Живую молодежь» и поэтому всегда ощущала себя чужой среди друзей Кента. Глядя на здоровые, счастливые лица во дворе, я вдруг понял, как нелепы любые поминки. Я скучал по Кенту. Очень.

— Ты сама решила устроить поминки?

— Да. Но только я и подумать не могла, что выйдет такое голливудское шоу. Они уже пытаются свести меня с одним парнем из их рядов. Все так картинно, так искусственно. — Барб перевела взгляд на лужайку. — Хотя надо отдать им должное: организаторы они что надо. От меня требовалось всего лишь открыть дверь и делать расстроенный вид.

— Как щедро с их стороны.

— Да пошли они! Кстати, твоя сегодняшняя роль — обреченный брат-неудачник. Думаю, сыграешь ее без труда.

— А твоя роль?

— Преданная вдова с близнецами, скорбящая о любимом муже.

Я вышел к машине и вернулся с сумкой подарков для вас двоих. Ваша мать тут же напала на меня, ругаясь, что я вас порчу. Однако все это без толку: никогда не устану носить вам подарки. Я подошел к вашей кроватке, и на меня уставились два пухлых личика с кудрявыми волосами и улыбкой Кента. Или, вернее, улыбкой вашей бабушки. Вручил игрушки, и вы с оживлением принялись их изучать.

Я вышел на лужайку, поздоровался с теми, кого знал, и постарался не выглядеть обреченным братом-неудачником. Друзья Кента разговаривали со мной в своей, мастерски отточенной еще в «Живой молодежи», дружелюбной манере.

Скажем, так:

— Знаешь, Джейсон, мы с Джиной думаем, не обновить ли нам вторую ванную. Правда ведь, Джина?

— Да-да, и совсем скоро. Надо бы взять твой телефон.

— Попросим его у тебя к концу вечера.

— Обязательно.

Несколькими минутами позже Гэри, лучший друг Кента, постучал ножом по бокалу, и все расселись по местам. Возле стола, на мольбертах висели увеличенные цветные фотографии, запечатлевшие самые яркие моменты из жизни Кента. Вот Кент спускается на лодке по бурлящей горной реке; вот он с друзьями смакует дорогие сигары; вот веселится на холостяцкой пирушке, притворяясь, что пьет пиво из стакана в метр длиной; вот играет в диск-гольф; вот сидит с Барб в мексиканском ресторанчике. Каждый из снимков подчеркивал пустоту моей собственной жизни.