Оранжерея - Чарлз Стросс

–Готов?– уточняю на всякий случай.

Он кивает с несчастным видом.

–Да, пошли уже. Покончим со всем этим.

Мы делаем шаг.

–Аты не слишком торопишься покончить, красавчик?

Еще шаг.

–Пройдет почти три года, прежде чем все закончится!

Шаг– еще один, последний…

…и вот мы уже стоим в крохотной комнатульке напротив другой двери, окруженные невообразимым хламом. Сэм отпускает мою руку, поворачивается ко мне.

–Что, уже?– спрашиваю я, и голос мой срывается на недостойный писк.

Рив и Сэм Брауны– такие у нас теперь имена,– пара из среднего класса, живущая где-то в промежутке с 1990 по 2010год, то есть в самый разгар темных веков. Они– так называемые супруги, что означает: эти двое живут вместе и состоят в моногамных отношениях, официально одобренных правительством, идеологией и религией; уважаемая ячейка общества.

Винтересах эксперимента Брауны в настоящее время безработные, но неплохая финансовая подушка позволяет им с комфортом жить около месяца– за этот отрезок времени они должны попытаться найти себе оплачиваемые места. Недавно они переехали в пригород, в коттедж с мансардой и собственным садом, со всех сторон окруженный живой изгородью из рослых деревьев и таким образом отделенный от других, очень похожих друг на друга домов. Жилище стоит вблизи от дороги– транспортного коридора без стен, по которому ездят легковые автомобили (знакомое понятие, где-то уже попадалось) и некие грузовики (это еще что за хрень). На этом симуляция заканчивается– вся окружающая среда хоть и должна имитировать поверхность целой планеты, небо– все равно растяжка, висящая в десяти метрах над нашими головами, а дорога через двести метров в каждую сторону исчезает в тоннелях, скрывающих входы в Т-ворота. Повсюду– искусственные барьеры из тернистой с виду растительности, не позволяющие нам натыкаться на стены. Это довольно хорошая симуляция, учитывая, что, согласно данным планшета, она на самом деле заключена в рое обитаемых цилиндров (каковые, в свою очередь, тихо-мирно вращаются в поясах обломков трех-четырех коричневых карликов, разделенных сотней триллионов километров вакуума). Ивсе ж ничего настоящего тут нет.

Наш дом…

Явыхожу из шкафа, в котором материализовались мы с Сэмом, и оглядываюсь. Шкаф стоит в каком-то сарае, с грубым полом, выложенным керамической плиткой, и тонкими прозрачными стеновыми панелями (по словам Сэма, называемыми «окнами»). Здесь повсюду всякая всячина– горшки с мелкими пестрыми растениями, расположенные на прибитых к стенам полочках; дверь из деревянных планок и листа стекла…– всего не перечислишь. Перед дверью лежит какой-то мат, похожий на плетеный коврик, чье назначение неясно. Ятолкаю дверь, и то, что за ней, сбивает с толку еще больше.

–Я-то думала, у нас будет квартира,– замечаю я.

–Спецами по уединению эти люди не были.– Сэм оглядывается, словно пытаясь определить, какие здешние артефакты эпохи ему хоть что-то говорят.– Им не была дана анонимность в публичных пространствах, поэтому зона комфорта стянута в одном месте. Это называется «здание», в нем много комнат. Амы сейчас просто в тамбур запёрлись.

–Ну, как скажешь.– Чувствую себя идиоткой. Внутри дома я оказываюсь в коридоре. Есть двери с трех сторон. Яброжу из комнаты в комнату не веря своим глазам.

Удревних были ковры. Предоставленный нам– достаточно толстый, чтобы заглушить раздражающий тук-тук-тук обуви. Стены покрыты каким-то тканевым принтом, абсолютно статичным, но не неприятным на вид. Окна передней комнаты выходят на горб земли, засаженный яркими цветами, а сзади– на простор стриженой травы. Все комнаты заставлены мебелью– массивной и тяжелой, сделанной из резных кусков дерева и металла, то есть из абсолютно глупой и не располагающей к полиморфным модификациям материи. Сплошь прямые линии, все кривое– либо миниатюрное, либо механическое. Взадней части дома имеется комнатка с множеством металлических поверхностей и чем-то вроде резервуара для воды с открытым верхом, а над верхушками шкафов разбросаны странные машины. Под лестницей– еще одно помещеньице, где стоит узнаваемый, но, как и всё вокруг, примитивно-неинтеллектуальный унитаз.

Япускаюсь в обход по коридору наверху, распахивая двери одну за другой и ломая голову над назначением то одной, то другой комнаты. Все они разделены по функциям, но не строго, а с совмещениями, насколько я понимаю. Меня порядком озадачивает шкаф с продольной перекладиной от стенки к стенке, на которую рядком навешаны загогулины неприятного вида– вроде пыточных инструментов. Да, есть чему поучиться. Ясажусь на кровать, вытаскиваю планшет. Невольно спрашиваю себя– что теперь, в какую сторону двинуться дальше.

На планшете, будто в ответ на мысль, появились кнопка, стрелка и надпись:

ДЛЯ ВЫЗОВА СПРАВКИ

ПОДНЕСИТЕ К ВЫЗЫВАЮЩЕМУ

КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС ОБЪЕКТУ

«Ага, справочная система!»– думаю я облегченно, поднося гаджет к загадочному шкафу и нажимая на стрелку.

Это ГАРДЕРОБ: шкаф для хранения чистой одежды. Примечание: грязную одежду можно привести в кондицию в ПРАЧЕЧНОЙна цокольном этаже посредством обработки в СТИРАЛЬНОЙМАШИНЕ. Уновичков в эксперименте имеется только один комплект одежды. Предлагаемое задание на завтра– купить новую одежду в городе.

Уменя чешутся ноги. Яимпульсивно сбрасываю туфли, радуясь, что избавилась от надоевших каблуков. Стягиваю с плеч черную куртку без карманов, вешаю ее на одну из тех неприятных загогулин и убираю в шкаф. Накатывает внезапное чувство покинутости– очень странное, просто донельзя, как и всё здесь. Как там Сэм, интересно? Яудивляюсь своему беспокойству за него– он ведь и на вводной лекции мандражировал, а если для него вся эта новая обстановка такая же стрессовая, как для меня…

Яжду, пока у меня перестанет кружиться голова, прежде чем вернуться вниз. По пути меня посещает мысль: должна ли я носить в своем доме ту же одежду, что и на публике? Уэтих людей ярко выраженная дихотомия персонального/общественного– у них, вероятно, разные костюмы для формальных и неформальных мероприятий. Витоге куртку я оставляю в шкафу, а туфли, к большому сожалению, снова надеваю.

Янахожу Сэма сгорбившимся в углу огромного дивана в гостиной, перед массивной черной коробкой с изогнутой линзой, показывающей красочные, но плоские изображения и производящей много невнятного шума.

–Ты что делаешь?– спрашиваю я, и он чуть из кожи вон не выпрыгивает.

–Смотрю игру ноги и мяча– футбол,– поясняет он.– Это называется телевидение.

–Вот как.– Яобхожу диван и сажусь на него примерно посередине, на расстоянии протянутой руки от Сэма, и вместе с тем– на почтительной дистанции, каковая, вероятно, нужна ему при общении со мной. Всматриваюсь в картинки. Поначалу кажется, что на экране– механоиды, но потом я понимаю, что это ортогуманоиды из плоти и крови, просто в однообразной одежде двух разных расцветок, красной и белой. Вот один из «красных» размашистым ударом ноги отправляет в столпотворение «белых» что-то напоминающее круглую штурмовую мину. «Белые» начинают пасовать ее друг другу. Действо– или ритуал, или игра– напоминает ожесточенную классовую борьбу. Зрители, соответственно, орут, жестикулируют и запрыгивают на выстроенные рядами сиденья.