Тайная любовь - Стефани Лоуренс

Он не сомневался, что это она. Остановившись рядом с ней, он изучал ее, изучал очень внимательно, впитывая аромат экзотических духов, исходящий от ее кожи и волос.

— Вы не подписали записку.

Хотя этого невозможно было видеть, он догадался, что она высокомерно подняла бровь.

— Надеюсь, не многие леди назначают вам здесь свидания?

— Их гораздо больше, чем вам кажется.

Она помолчала, потом спросила:

— Вы ожидали другую даму?

— Нет.

Конечно, Габриэль не думал, что она назначит ему свидание прямо под носом у леди Осбэлдстон, но, с другой стороны, он не мог представить ее сидящей в своей гостиной и спокойно проводящей целую неделю в ожидании следующей встречи с ним.

— Полагаю, вас интересует, что мне удалось разведать?

Он различил в ее голосе нечто похожее на мурлыканье кошки и ощутил её настороженность.

— Верно.

Она вздернула подбородок, и в ее позе он усмотрел вызов.

— Суэйлз не живет по этому адресу, на Фулем-роуд. Там помещается паб под названием «Герб Онслоу». Владелец этого паба Генри Фиггинс. Он получает почту для Суэйлза.

— Этот Фиггинс знает, где живет Суэйлз?

— Нет. Суэйлз просто появляется там каждые два дня. На этот раз не было никакой почты для него, поэтому я оставил конверт с чистым листом бумаги. Сегодня утром Суэйлз пришел и забрал мое «письмо». За ним следил мой человек. Суэйлз отправился в Эджертон-Гарденс. Похоже, он живет там.

— Кто владелец дома?

— Лорд Арчибальд Дуглас.

— Лорд Дуглас?

— Вы его знаете?

Она покачала головой:

— Может этот лорд Дуглас быть главой компании?

Он тотчас ответил, будто ждал этого вопроса:

— Маловероятно. Арчи Дугласа интересуют вино, женщины и карты. Он только тратит деньги. И все же…

Габриэль помолчал, соображая, какую часть полученных сведений он может ей доверить. Глядя на ее поднятое к нему скрытое вуалью лицо, он готов был признать, что это ее расследование в такой же степени, как и его.

— Если Суэйлз — представитель компании и использует дом Арчи в качестве своей штаб-квартиры, то есть основания полагать, что некий очень близкий друг Арчи, живущий в том же доме, руководит этой загадочной Восточно-Африканской компанией.

— И кто этот друг?

— Мистер Роналд Кроули.

Это имя тяжело повисло в воздухе, будто окруженное зловещим ореолом.

— Вы его знаете.

Это не было вопросом.

— Мы никогда не встречались, но нам пришлось, фигурально выражаясь, скрестить мечи в финансовом вопросе, и я знаю о нем кое-что весьма нелестное.

— Что же именно?

— Что он мерзавец с черным сердцем. Известно, что он часто бывал замешан в грязных сделках, но как только власти проявляют интерес к его деятельности, все улики исчезают бесследно, будто растворяясь в воздухе. Ни разу не было доказано его участие в неблаговидных делах, но… скажем так, в мире нелегальных сделок он хорошо известен.

Поколебавшись, Габриэль добавил:

— Его боятся. Говорят, что он коварен и опасен. Если он сочтет выгодным для себя убийство, то ни перед чем не остановится.

Алатея вздрогнула, как от холода, и плотнее завернулась в плащ.

Заметив это, Габриэль небрежно махнул рукой:

— Не думайте о Кроули. Я беру его на себя. Он подошел к ней, и она оказалась в его объятиях, даже не успев понять, как это произошло. Удивленная тем, что ее руки лежат у него на груди, она попыталась было возражать:

— Что… что вы делаете?

Он услышал в ее тоне волнение, предвкушение, желание, мгновенно овладевшие ею.

— Моя награда — ведь я выследил Суэйлза.

Алатея с трудом перевела дух.

— Я ничего не говорила о награде.

Обнимавшие ее руки сжались еще крепче; приподняв вуаль, Габриэль склонил голову и прижался губами к ее губам, сначала нежно, будто пробуя их на вкус, потом сильнее…

Она задрожала в его объятиях и сдалась. Он вдыхал ее аромат, впитывал тепло ее нежной женственности, а она прижалась к его мощному поджарому телу, позволив себе робкую ласку.

Теперь, когда их губы были так близко, он пробормотал:

— И все же вы обязаны расплатиться со мной.

Алатея не сделала попытки отстраниться — он требовал того, на что имел право рассчитывать, и поцелуй его теперь стал властным. Она не сопротивлялась, но и не проявляла особой активности, покорно повторяя все то, что делал он. Постепенно, дюйм за дюймом, ее руки поднялись и легли ему на плечи. Она наклонила голову, как бы приглашая поцеловать ее еще крепче, и затем упала в его объятия.

Она давала ему все, чего он требовал, пусть не слишком охотно, но с открытостью и щедростью, словно побуждая к более решительным действиям, и это только еще больше раззадоривало его.

Рука Габриэля скользнула вниз, и он нащупал ворот и застежку ее плаща. Ее руки оставались у него на плечах, и в таком положении он не мог поднять плащ, поэтому раздвинул полы, и ладони его, скользнув по шелку платья, сомкнулись на ее бедрах.

Алатея подчинилась, не возражая, — она была так высока, что их бедра оказались почти на одном уровне, как и нежное углубление, колыбель любви, напротив его отвердевшей плоти. Если она и почувствовала это, то не подала виду. Впрочем, он не оставил ей времени для размышлений. Его губы продолжали целовать ее, будя чувства и ища собственных наслаждений.

Когда его рука легла на ее грудь, он ожидал отпора, но, должно быть, шок, который она испытала от этого его прикосновения, был слишком сильным, чтобы это могло показаться притворством.

Он инстинктивно попытался ослабить нажим, стараясь отвлечь от этой слишком смелой ласки и успокоить. Минутой позже из груди Алатеи вырвался трепетный вздох. Под его рукой ее грудь стала отчетливо набухать, он ощутил, как приподнялся сосок.

Только тогда он позволил себе погладить эту нежную плоть и ощутил ее твердость и жар. Грудь Алатеи прикрывали два слоя тонкого шелка, и искушение проникнуть под них было очень велико. Стоило наклонить голову, и его губы прикоснулись бы к этой нежной плоти.

Желание Габриэля росло с каждой секундой, с каждым разделенным ими обоими вздохом. Наконец он позволил себе гладить, ласкать, дразнить ее грудь, пока в ней не начало нарастать томление, желание еще большей близости и более интимных ласк, столь сильное, что это уже причиняло ей боль.

Его пальцы скользнули по атласному обнаженному плечу и нащупали ленты сорочки, в то время как в ней нарастало томление. Габриэль потянул за ленты и расстегнул корсаж, потом, выдержав паузу и дав ей возможность остановить его, если бы она пожелала, снова принялся ласкать. Он слышал ее прерывистое дыхание у самых своих губ. Очень плавно и осторожно он спустил сорочку с плеч, намеренно касаясь волнующейся груди тонким шелком.