Инстинкт - Бен Кей

За безопасностью хранения велось тщательное наблюдение, но на практике любой военнослужащий базы имел доступ в арсенал. Неофициально солдат поощряли к изучению инструкций и ознакомлению с действием нового вооружения вне территории базы, на поверхности. Такая практика помогала бороться со скукой вынужденного бездействия между операциями, хотя многие животные окрестных джунглей находили ее не столь благотворной.

Дверь справа от лифта вела в зону ожидания. Ее высокие — от пола до потолка — окна шли до самого кабинета Бишопа, позволяя ему наблюдать за всеми этапами подготовки к операции.

Еще одним принципом, положенным в основу проектирования БРЭВИСа, стало стремление к максимальной автоматизации. Такой подход обеспечивал существенное сокращение вспомогательного персонала и соответственно способствовал соблюдению секретности. Кондиционирование воздуха, обогрев, вентиляция, снабжение водой и электроэнергией — все это производилось автоматически, если только не возникало чрезвычайной ситуации. Если что-либо могло работать без участия человека — именно так это и происходило в БРЭВИСе. Подобный принцип с особенной наглядностью работал в жилой зоне базы, которая соседствовала с арсеналом. В дальней левой части этой зоны располагались спальные места ученых — индивидуальные ячейки, идея которых была позаимствована у капсульных японских отелей. Предпочтение отдавалось отнюдь не удобству, зато возможность беспорядка сводилась к минимуму, а постельное белье можно было стирать в машине промышленной модели, которая использовалась и для стирки одежды обитателей базы.

В каждой такой ячейке был телевизор, кондиционер и панель управления жалюзи, закрывающими стеклянную дверь. Остальное пространство занимали ряд шкафчиков, стол, стулья и консоль с видеоигровой приставкой (обладания последней пришлось добиваться целый год). Отличие спальных мест для военных заключалось в одном: место Wii там занимал X-box.[14]

Между спальнями для военных и ученых располагалась комната отдыха. Там кроме элементарной мебели находились широкоэкранный телевизор и коллекция дисков, выбор которых сопровождался жаркими спорами. Военные неизменно хотели смотреть триллеры, а ученые отдавали предпочтение более интеллектуальным фильмам с усложненным сюжетом.

В той же зоне находилась столовая. Приготовление пищи сводилось к разогреву в микроволновых печах полуфабрикатов, пищевая ценность которых была заранее рассчитана. Эти продукты привозили в БРЭВИС раз в месяц и хранили в большом холодильнике. Сначала, обычно, съедали любимые блюда, а последнюю неделю каждого месяца довольствовались чили. Грязные ложки, вилки, тарелки и прочее дежурный загружал в большую посудомоечную машину, предварительно вынув оттуда чистую посуду, и начинался новый цикл, не требующий особых усилий. Столовая представляла собой прямоугольную комнату с четырьмя большими пластиковыми столами, по сторонам которых шли скамьи. Места было достаточно, и каждый мог поглощать свой обед на некотором расстоянии от других, если не был расположен к общению.

Последняя дверь из вестибюля вела в кабинет Бишопа — единственную комнату базы, обстановка которой отражала пристрастия ее обитателя. Вместо холодного белого пластика там царили дорогие дерево и кожа, призванные показать посетителю, что Бишоп — не ровня прочим сотрудникам, он — начальник. Той же цели служили внушительные размеры кабинета, где размещался стол для заседаний, рассчитанный на десять человек, хотя в таком количестве работники БРЭВИСа там никогда не собирались. К кабинету примыкала прихожая, из которой можно было попасть в гостиную, а оттуда, через незаметную дверцу, в весьма удобную спальню отнюдь не капсульного типа.

Коридор напротив лифта вел в зону лабораторных помещений, где проводились исследования, рассчитанные на длительный период. Хотя почти вся работа на базе осуществлялась в радиусе тридцати метров от лифта, там имелось и множество других лабораторий, которые располагались на большем удалении от вестибюля и куда большинство сотрудников (включая как научный персонал, так и военных) не допускались.

Обычно отсутствие военных в кабинете Бишопа означало, что идут рутинные эксперименты и жизнь базы протекает довольно плавно. Однако в данный момент там появился новый обитатель, который в это плавное течение вносил заметный беспорядок. Эндрю сидел в роскошном кожаном кресле напротив Стивена Бишопа и развлекался: он то надевал колпачок на подвернувшуюся под руку флешку, то снимал его. Каждый щелчок, сопровождавший это занятие, вбивал ржавый гвоздь в мозг хозяина кабинета все глубже и глубже, хотя мальчик этого не замечал. На тридцать шестом щелчке Бишоп не выдержал.

— Прекрати, пожалуйста, — сказал он.

Эндрю мгновенно повиновался. Смертельно напуганный, жалкий, он чувствовал себя маленьким беззащитным ребенком, не в пример тому самостоятельному мальчику, каким был в Англии.

Он переживал случившееся с ним еще больнее, когда вспоминал, какой восторг им овладел в начале этого долгого путешествия. Когда двое мужчин подошли к Эндрю у ворот школы и с очень серьезными лицами да еще с сильным американским акцентом сообщили ему, что очень нуждаются в его помощи, он почувствовал себя важной птицей — еще бы, его привлекали к настоящему «взрослому» делу. Это чувство только усилилось, когда он оказался в большом черном автомобиле, несущемся сквозь дождь. А уж за воротами военно-воздушной базы в Марэме[15]он совсем потерял голову: рев идущих на посадку машин, проход через пропускной пункт без всяких документов, вид потрясающих боевых самолетов, с моделями которых он все еще играл, — мурашки ползли по телу мальчишки…

Но потом он познакомился с другим человеком. Тот сопровождал его в бесконечно долгом полете до места под названием залив Гуантанамо, не разрешил ему сходить по-маленькому, пока они не выйдут из самолета, не предупредил, какими жуткими окажутся взлет и посадка, и не обратил ни малейшего внимания на то, что Эндрю был страшно напуган оглушительным ревом двигателей.

Нянькой Бишоп оказался никудышной; он не проявлял к ребенку никакого интереса, совершенно о нем не заботился и не желал что-либо менять в привычном распорядке возвращения в БРЭВИС, хотя у него на руках оказался подопечный, требующий внимания. За восемью часами в большом шумном самолете последовали шесть в самолете поменьше, но еще более шумном, и вопреки новым впечатлениям из четырнадцати часов полета тринадцать показались Эндрю унылыми, как заплесневевшая горбушка.

К тому же он скучал по маме. С той минуты, когда двое военных оставили его под проливным дождем со Стивеном Бишопом, радостное возбуждение Эндрю стало сменяться тревогой. Но рядом с ним не было никого, кто мог бы обнять его и успокоить, сказав, что ему нечего бояться и что все будет хорошо.

К тому времени, когда второй самолет пошел на посадку в джунглях, мальчик чувствовал себя измученным, покинутым и сытым по горло многочисленными впечатлениями о незнакомых местах. Эндрю понятия не имел, когда все это закончится, а между тем он только этого и хотел.