Игрок 2 - Аристарх Риддер

нет. Там как раз собираются те, у кого этих денег куры не клюют. Они туда проигрывать ездят. Это вроде как кровопускание такое. В Советском Союзе Монте-Карло нет, зато есть мы.

— То есть получается, — говорю, — они хотят, чтобы я их обыграл?

— Конечно, — Юра радуется, что я его понял. — И не просто обыграл, а разбил в пух и прах. Без штанов оставил. Ведь только тогда они будут об этой игре вспоминать и знакомым рассказывать. О том, что они с настоящим ялтинским шулером играли. Это, ну не знаю, можно сказать, как с медведем бороться и после этого живым остаться. На всю жизнь впечатление. Ты понял меня, Фёдор Михайлович?

— Кажется, понял, — киваю.

— Ну тогда иди и покажи им класс.

Наш автомобиль, вслед за звёздной парой заруливает на стоянку. Приехали.

* * *

С тех пор как профессор Боткин ввёл моду на оздоровление в Крыму, это место стало невероятно популярным у столичного бомонда.

Боткин разработал свою собственную уникальную методику, в которую входило лечение с помощью крымского вина и оздоровительного сна на морском побережье. Неудивительно, что у него отбоя не было от пациентов.

Ну а по моему личному ощущению после промозглого и зимой и летом Санкт-Петербурга солнечная Ялта во всех своих составляющих была универсальной панацеей.

Неслучайно знать Российской империи, да и сама императорская семья, строили здесь свои летние дворцы, сейчас по всем заветам социальной справедливости переделанные в музеи санатории для трудящихся.

Санаторий «Украина» на фоне того же Ливадийского дворца был абсолютным новоделом, однако своей роскошью ничуть не уступал бывшей царской резиденции.

Помпезное здание в античном стиле, с целым каскадом лестниц и аллей, увенчанное статуями. Оно должно было наглядно показывать всем, что вот здесь в отдельно взятом месте Советского Союза коммунизм уже наступил.

Если Высоцкого и Влади пускают внутрь без всяких сомнений, то ко мне на воротах долго присматриваются, и даже мой членский билет Союза писателей не играет особой роли на чаше весов.

Только личное и довольно решительное вмешательство Марины Влади, поднаторевшей в последние годы в борьбе советской бюрократии, решает вопрос. Ссориться с ней не решается даже седоусый вахтёр, и я понимаю, что за этой женщиной, Владимир Высоцкий долгие годы находился как за каменной стеной.

Именно в ней чувствуется какой-то несгибаемый стержень. Высоцкий же в этой паре — чистый хаос, притянутый к своей противоположности философскими законами всемирной диалектики.

Юра пройти даже не пытается и без особых возражений разводит руками, обещая ждать меня столько, сколько понадобится. Напоследок он ободрительно подмигивает, словно напоминая о нашем разговоре. «Оставь их без штанов, Федя».

Мы идём к лечебному корпусу по идеально ровной кипарисовой аллее. Отсутствие даже малейшей мусоринки, да что там, косо растущей травинки, вызывает какое-то нереальное ощущение, словно ты оказался в научно-фантастическом фильме про «прекрасное далёко».

К нам навстречу идут чинно прогуливающиеся отдыхающие передовики производств, лауреаты Государственных премий, академики.

На Высоцкого смотрят с интересом, даже оглядываются. Очевидно узнают, но никто не лезет с вопросами или попыткой взять автограф. С парой человек он даже оказывается знаком и походя здоровается.

— Я не могу вас пустить, — нам решительно заступает дорогу невысокая и круглолицая медработница с едва заметными веснушками на щеках. — У Михаила Нехемьевича сегодня процедуры. У него вчера был рецидив, ему нельзя беспокоиться. Доктор запретил любые посещения.

Весь медперсонал тоже словно сошёл с киноэкрана. Седовласые улыбчивые доктора, молодые симпатичные сёстры и санитарки в строгих, но элегантных, выбеленных до хруста халатах и туфельках на низком каблуке. Идеальное сочетание эстетики, приветливости и профессионализма.

— Барышня, ну это же мой друг, он же нас ждёт, — с обаятельной хрипотцой в голосе говорит Высоцкий. — Вы представляете, при нашем графике вот так просто увидится — какая это редкость! Тут же такое дело… честь шахматной короны на кону!

— Ничего не знаю, у него режим, — настаивает она, заправляя под форменный колпак белокурую прядь.

— Светочка, ну что ты здесь людей пугаешь? — доносится голос со стороны лестницы. — Они же натуры впечатлительные, решат, что я при смерти волноваться начнут. Я здоров как бык, и также силён.

В холле появляется подвижная фигура знаменитого шахматного короля. Он одет в довольно обычный для пациента лечебницы синий спортивный костюм, который в моём сознании, привыкшем к официальным фотографиям с турниров, совсем не вяжется с привычным образом гроссмейстера.

Брови Таля сурово нахмурены, а тёмные пронзительные глаза смотрят исподлобья. Медработница от неожиданности охает, словно этот взгляд поражает её в самое сердце.

Таль бесцеремонно приобнимает девушку, звонко чмокая её в щёку, таким образом полностью лишая воли к сопротивлению. В этом жесте куда больше жизнелюбия и широты души, нежели фривольности.

После того как три живые легенды — две советских и одна французская — поприветствуют друг друга, доходит очередь и до меня.

— Вот Миша, — говорит Высоцкий, — молодой человек грозится обнести тебя в пух и прах.

— В шахматы? — тот вскидывает голову в каком-то удалом бретёрском жесте. — Для начала дам ему в фору коня, но думаю, даже с этим он не потянет.

«Мы сыграли с Талем десять партий…»

— В преферанс! — Высоцкий щурится, словно придумал какую-то очень забавную шутку.

— Если хотите, я дам вам фору, — говорю. — Коней у меня в колоде нет, так что как насчёт бубнового туза?

— Нагл, самоуверен, азартен, — оглядывает меня Таль. — Прямо как я в юности. Что же… это может быть любопытно. Не будем терять время.

Мы идём вслед за ним по длинному коридору, проходим огромную рекреацию с зимним садом и оказываемся в небольшом, но уютном зале.

Мода на шахматы коснулась и этого места, поскольку оно представляет самую настоящую шахматную гостиную. Судя по количеству досок, здесь можно проводить не меньше