Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов

По окончании петроградской конференции Гурко получил телеграмму из Севастополя от Алексеева. Он извещал своего заместителя, что поправил здоровье и собирается вернуться в Могилев немного раньше конца отпуска, 5 марта 1917 г. Гурко поторопился вернуться в Ставку10. Перед отъездом из Петрограда он отправился на свой последний доклад к императору и известил его о полученной телеграмме. Николай II не имел информации о состоянии здоровья своего начальника штаба и еще не знал о том, что Алексеев возвращается, и был этому удивлен, так как, по его мнению, начальник штаба не мог достаточно поправиться за столь короткий промежуток времени11.

Это было тем более неожиданно, что информация, которая приходила из Севастополя до этого, позволяла предполагать, что Алексеев вообще не сможет вернуться к исполнению своих обязанностей12. Сам император в разговоре с Воейковым объяснил необходимость быстрого возвращения просьбой Алексеева о встрече, в которой генерал хотел обсудить некоторые вопросы планируемого наступления. Алексеев после четырехмесячного пребывания в Крыму накопил достаточно сил для того, чтобы вновь работать в своей обычной манере13. Брусилов, столь сложный и противоречивый мемуарист, все же позволил себе следующую фразу, описывая ситуацию перед февралем 1917 г.: «Но в Ставке, куда уже вернулся Алексеев (Гурко принял опять Особую армию), а также в Петербурге было, очевидно, не до фронта. Подготовлялись великие события, опрокинувшие весь уклад русской жизни и уничтожившие и армию, которая была на фронте»14.

14 (27) февраля 1917 г. в письме к великому князю Николаю Михайловичу Ф. Ф. Юсупов предлагал принять решительные меры, включавшие приезд в Петроград вдовствующей императрицы Марии Федоровны с этими двумя генералами, которые, опираясь на верных людей, должны были провести аресты А. Д. Протопопова, И. Г Щегловитова, выслать Александру Федоровну и А. Вырубову в Крым15. Впрочем, в январе – феврале 1917 г. Гучков вел активную работу, организуя встречи, в которых принимали участие и представители от военных16. На них обсуждалось состояние армии и страны и возможные пути выхода из кризиса. Среди участников этих встреч были и те, кто входил когда-то в кружок «младотурок»: Н. В. Саввич, братья Евграф и Максим Ковалевские, – а также те, кто назовет себя так в начале Февральской революции: полковник Б. А. Энгельгардт и подполковник А. И. Верховский. Последний в своих мемуарах явно недоговаривает об этих встречах, однако даже из них очевидно, что генерал Беляев был подвержен серьезной критике, а упоминание имени генерал-лейтенанта А. М. Крымова было обставлено таким образом, что можно не сомневаться, что речь шла далеко не только о путях мирного выхода из сложившейся ситуации, как пытался представить это Верховский. Обсуждался вопрос о дворцовом перевороте17.

На Крымова, бывшего командира 1-го Нерчинского казачьего полка, а впоследствии начальника Уссурийской конной дивизии, имевшего заслуженную репутацию волевого человека, по многочисленным свидетельствам, еще до февраля 1917 г. возлагали особые надежды и Гучков, и Алексеев18. Гучков не скупился на самые положительные отзывы о Крымове: «Очень сильный, волевой, с большим талантом, большим политическим умом, с пониманием положения и чувством ответственности за себя, своих людей»19. Сам Крымов, в свою очередь, возлагал огромные надежды на Гучкова и считал его блестящим специалистом по армии, которому, по его словам, «никакие Шуваевы в подметки не годятся». Позже он с восторгом встретил назначение Гучкова военным министром. Крымов, по словам П. Н. Врангеля, «выдающегося ума и сердца человек, один из самых талантливых офицеров Генерального штаба, которого приходилось мне встречать на своем пути…», в беседах с ним неоднократно доказывал ему, что страна идет к гибели и «что должны найтись люди, которые ныне же, не медля, устранили бы Государя “дворцовым переворотом”»20.

По словам генерала Пустовойтенко, сказанным им 8 (21) ноября 1915 г. своему доверенному лицу – Лемке, как впрочем, и по комментариям этого доверенного лица, Крымов был на особом счету в Ставке: «.Пустовойтенко сказал мне (Лемке. – А. О.): “Я уверен, что в конце концов Алексеев будет просто диктатором”. Не думаю, чтобы это было обронено так себе. Очевидно, что-то зреет, что-то дает основание предполагать такой исход. Недаром есть такие приезжающие, о цели появления которых ничего не удается узнать, а часто даже и фамилий их не установишь. Да, около Алексеева есть несколько человек, которые исполнят каждое его приказание, включительно до ареста в могилевском дворце. Имею основание думать, что Алексеев долго не выдержит своей роли около набитого дурака и мерзавца, что у него есть что-то, связывающее его с генералом Крымовым именно на почве политической, хотя и очень скрываемой, деятельности»21.

Крымов приехал в Петроград в январе 1917 г. и попросил Родзянко дать ему возможность неофициально выступить перед представителями общественности. На квартире у председателя Думы собрались, по его словам, «многие из депутатов, членов Государственного совета и членов Особого совещания»22. Уточнил данные Родзянко Керенский: были собраны лидеры «Прогрессивного блока». Он же сделал характерную оговорку: «Чтобы лучше понять атмосферу, царившую на последней сессии Думы, которая длилась с 1 ноября 1916 года по 26 февраля 1917 года, надо иметь в виду, что мысли всех депутатов были заняты ожиданием дворцовой революции»23. На этой встрече Крымов убеждал собравшихся в необходимости торопиться с организацией переворота и в том, что армия встретит его с радостью. По свидетельству Родзянко, присутствовавшие на совещании Шингарев, Шидловский и Терещенко поддержали эту идею, и только он сам, по его собственным словам, выступил против. Керенский вспоминает, что хозяин квартиры всего лишь попросил не употреблять в адрес монарха особо сильных выражений. При этом Родзянко не протестовал против того, чтобы военачальники сами убедили императора отречься. В качестве одного из вариантов рассматривалась остановка царского поезда между Ставкой и Петроградом, где офицеры верных частей заставили бы Николая II отречься от престола24.

Стране для дальнейшего ведения войны и выхода из возможного послевоенного кризиса необходима была диктатура. Если союзники и противники России вели тотальную войну, то основная проблема России заключалась в том, что она-то как раз не вела такой войны. Домашний фронт, тыл страны, не был мобилизован. Генбери-Вилльямс довольно точно описал дилемму внутренней политики Империи во время войны: «Что должно было снабжаться прежде всего: армия или гражданское население? И в какой степени? В этом вопросе нужна была решительная и железная рука, но эта сила должна была понять, что преимущество было на стороне коррупции и против кооперации (с правительством. – А. О.)»25.

Когда еще в сентябре 1915 г. отставной генерал Н. Н. Четыркин обратился к Алексееву с письмом, в котором излагался план мобилизации промышленности, тот совершенно не заинтересовался этими предложениями и поручил ответ М. К. Лемке. Последний всего лишь на второй день своего пребывания в Ставке не постеснялся ответить, «…что Алексеев не имеет времени читать такую чепуху»26. Шавельский, ссылаясь на в высшей степени надежный, по его словам, источник – могилевского губернатора Д. Г Явленского – говорил о том, что в октябре 1916 г. Штюрмер предлагал Алексееву заменить ненадежный гарнизон Петрограда отборными частями. Тот отказался27. Столица была перенасыщена воинскими частями.