Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

– Спасибо тебе, Герман, и до встречи! – обнял меня нечаянно прослезившийся Леонид Осипович.

Мы еще некоторое время стояли с Мнемозинкой в аэропорту, хотя ее родители уже улетели.

– Знаешь, Герман, я тебя боюсь, – взглянула мне в глаза Мнемозинка, – ты такой добрый, но как раз это и внушает мне страх!

Как я уже заметил, прямые взгляды нисколько не облегчают нашего понимания, особенно, если в этих взглядах прячется умственная ограниченность.

Так или иначе, а Мнемозинка была глупа и чересчур правдива, а это почему-то внушало мне некоторые опасения, например, как она отнесется к моему сюрпризу, и захочет ли заниматься сексом с этой чудодейственной машинкой, а если не захочет, то, как мне тогда жить? Не пихать же мне самому этот фаллоимитатор в ее сонное тело?!

– Просто у меня такое ощущение, будто я сплю и живу как будто во сне, – продолжала свою речь Мнемозинка, грустно заглядывая мне в глаза, – а иногда мне кажется, что в твоих глазах прячется сам Черт!

– Ах, Боже, Мнемозинка, разве можно так думать о собственном муже, – засмеялся я, обнимая ее, и даже немного побаиваясь.

– Прости, но я говорю то, что думаю, – прошептала Мнемозинка, – может, от этого я кажусь тебе глупой, но люди, которые так думают и говорят, что думают, намного чаще вспоминают свое детство!

– А зачем его вспоминать-то?! – удивился я.

– Кстати, а где твои родители?! – неожиданно встрепенулась Мнемозинка.

– Мои родители уже давно умерли, – вздохнул я.

– Ты мне это уже говорил, а я тебя спрашиваю, где они похоронены?!

– Похоронены?! – растерялся я, поймав опять ее невыносимо пытливый взгляд. – У них нет могилы!

– Как это так?! – удивилась теперь Мнемозина.

– Они упали вместе с самолетом в море!

– И что их тела так и не нашли?! – никак не отставала от меня Мнемозинка.

Черт! Так она рано или поздно докопается до истины! Ну, не говорить же ей в самом деле, что моя мамаша сошла с ума и уже который год лежит в психушке, после того как ударила сковородкой по голове моего папашу.

Папаша тоже лежит в этой же, но не как психический, так как из-за травмы, после полученной сковородкой по голове он стал круглым идиотом!

– И чем вообще они занимались?! – довольно коварно и хитро улыбнулась моя Мнемозинка.

– Ничем, кроме секса! – неожиданно для самого себя прошептал я.

– Это уже интересно, – Мнемозинка с улыбкой обхватила меня за шею, и снова запустила свой противный язык мне в ротик, и так им завращала, что меня чуть-чуть не вырвало, и вообще мне стоило огромных трудов увезти ее из аэропорта.

Она все время чего-то боялась, а мне казалось, что так на нее действует вирнол.

Одних он успокаивает, а других, наоборот, доводит до полного сумасшествия, правда, это бывает уже после сна, который он же и вызывает.

Моя мамаша, например, от этих таблеток все время бьется головой об стену, а может она, таким образом, искупает вину перед моим папашей?! И кто знает этих баб? – Они все такие безумные и такие непредсказуемые, что даже самый невинный секс с ними может обернуться самой большой бедой!

Вот почему папаша мой, вместо того, чтобы быть нормальным человеком, превратился в идиота, а виноваты опять женщины!

Не путался бы он ни с какими бабами, может быть, мамаша и не ударила его сковородкой по затылку, а так, и он стал идиотом, и у нее в голове завелась шизофрения!

Может от этого у меня и отсутствует интерес к сексу! Впрочем, созерцателем его я еще быть могу, и даже очень любопытно, как это люди сношаются!

А насчет машинки я все здорово придумал, и Мнемозинка будет довольна, и я, наконец удовлетворю свое любопытство! Любопытство из безумного верченья!

Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Дискредитация:

Мнемозина дискредитирована сама собой…

Наверняка, ее половой орган обладает неслыханной чувствительностью.

Однажды я своими глазами видел, как она с помощью правой руки теребила его, ну, а потом запускала в него всю руку, из-за чего вдруг лишилась сознания, что лишний раз подтвердило мою мысль о пагубности всякого сексуально-тлетворного действа…

Даже всего лишь раз наблюдая за ней, я чуть было не поддался ее безумным чарам… Само же омерзительное действо чуть не вызвало во мне гнусную эякуляцию…

Слава Богу, я был одет и удален от нее на вполне безопасное расстояние, иначе бы я был попросту схвачен и проглочен ее половым органом как несчастная жертва глобальной эмансипации…

Непристойность Мнемозинки расписана на ее лице… У нее жутко похабная мимика и ужимки самой настоящей проститутки.

Она столь непристойна, что готова оголять себя где угодно, лишь бы призвать к себе любое семяизвержение… Непристойность Мнемозинки – это не только потребность в наслаждении, но и потребность тайного завладения всем моим существом…

Правда, ее желание бывает чрезмерно глупым и ненавязчивым, однако, имея глубоко сексуальные корни, ее непристойность становится опасным элементом ее животного состояния, которое можно прервать только с помощью телесного наказания…

В этом смысле, попа Мнемозинки заключает в себе и нежность, и отречение от нежности…

Таким образом, я призываю Мнемозинку быть нежной духовно, а не сексуально-непристойной, проводя ремнем по ее попе черту наших телесных отношений…

Но в последнее время я чувствую, что она готова взорваться как бомба, ее непристойность уже вырывается наружу, и у меня остается всего лишь один шанс, вызволить ее наружу с помощью механического члена-вибратора, и в какой-то степени утолить свое любопытство в плане изучения ее непристойностей…

Как только я перестал давать Мнемозинке снотворное, так у нее сразу на меня стали поблескивать хищно глаза, а уж как облизывается, у меня даже мурашки по коже. Я ей говорю: «Потерпи, Мнемозинка, очень скоро ты получишь такой необычайный сюр-приз, в нем, – говорю, – будет и секс, и удовольствие и нам с тобою будет так хорошо!»

– Да, о чем ты хоть говоришь-то? – удивляется Мнемозинка, и так ошарашено на меня смотрит, прямо как кролик на удава.

– Нет, Мнемозинка, – улыбаюсь я, – ты не должна торопиться, а иначе это не будет сюрпризом!

– Да уж, перспектива замечательная штука, если ты правильно одел очки, – усмехнулась Мнемозинка, пытаясь взбудоражить меня своим прикосновением.

– Не надо, Мнемозинка, перестань, – взмолился я, пытаясь оторвать ее цепкие объятия от своего тела.

– Но ты же только что говорил о сексе и об удовольствии, или мне это только послышалось, – криво улыбнулась Мнемозинка, уже отпуская меня.