Клиент всегда прав - Марина Серова

— Здравствуйте, — обратилась я к сержанту, — моя фамилия Иванова.

Он одарил меня одним из тех недоверчиво-снисходительных взглядов, которыми обычно смотрят милиционеры на человека, пришедшего подать заявление на соседа-хулигана. Потом медленно поднялся, словно он жутко устал, и, поигрывая ключами, направился к клетке. В этот момент в помещение вошла ватага молодых служителей порядка. Они отборно матерились, но, заметив меня, сбавили обороты. Я краем глаза оценила их небрежную походку и издевательские улыбочки. У одного было до жути простонародное веснушчатое лицо, лица троих других поражали грубостью черт, которые в совокупности с общим презрительно-насмешливым выражением делали их вульгарными до безобразия. Они воззрились на меня, словно на диковинную птицу из сказки. Пройдясь взорами по моей ладной фигуре, удовлетворенно перемигнулись и заржали. Один из них отпер боковую дверь, и они всем скопом прошли в комнату, с демонстративно гордым и независимым видом захлопнув за собой дверь.

— Дюкина, — обратился сержант к Веронике, выводя ее из состояния транса, — к вам пришли.

Дюкина вздрогнула и подняла глаза. Видно, мое появление было ей глубоко безразлично, потому что она равнодушно отвернулась.

Сержант открыл клетку и замер с ключами в руках. Я вошла. Он же, заперев клетку, неспешной походкой направился на свое рабочее место. Я села рядом с Дюкиной на деревянную лавку и осторожно взглянула на нее.

— Меня прислал к вам ваш свекор. Он не верит в то, что вы убили его сына, вы меня слышите?

Я повернулась к ней всем телом. Она отрешенно смотрела на меня, словно я была врачом, а она душевнобольной. По ее лицу было заметно, что она испытывает горечь разочарования. Я предположила, что ее досада вызвана тем, что она просчиталась с эффектным шагом, осуществленным ею на телевидении. Она, наверное, думала, что вокруг будут сновать любопытные журналисты и коллеги, но оказалось так, что она теперь сидит в заплеванной клетке одна, если не считать милого соседства «синеглазки» со всеми признаками долгого бомжевания. Эта дамочка, кстати, проявляла бешеный интерес к нашей едва начавшейся беседе. Она не просто косилась, она сверлила нас своими опухшими глазами, которые словно вылиняли от неумеренного потребления спиртного. Женщина шмыгнула носом и грубо вмешалась в наш разговор:

— Да ты че к ней пристала, видишь, не в себе она. Говорит, мужа кокнула. Ну и че — запросто!

— Вас, простите, как зовут? — невозмутимо полюбопытствовала я.

— Клава, — с подъемом произнесла она, обрадованная тем, что привлекла к себе внимание.

— Очень приятно, — язвительно улыбнулась я, — я вас попрошу не мешать нам.

— А я и не мешаю, — обиделась Клава.

— Кш, — брезгливо прошипел дежурный, — заткнись!

Клава поджала бледно-сиреневые губы и, закинув ногу на ногу, отвернулась.

— Вы действительно застрелили Альберта Степановича? — вполголоса спросила я Дюкину.

Не поворачиваясь ко мне, она кивнула. И тут же разрыдалась.

— Милиция нашла пистолет, из которого вы стреляли? — произнесла я.

— Нет, — сухо проронила Дюкина.

— Почему? Вы его спрятали?

— Нет… не помню… — Дюкина утирала слезы свернутым в комок платком.

— Как это произошло?

Она посмотрела на меня, как затравленный зверь.

— Я буду говорить с милицией. Меня обещали допросить, — она устремила жалостливый взор к дежурному.

— Вы и мне тоже должны все рассказать. Ваш свекор хочет вас спасти, он уверен в вашей невиновности, — сказала я.

— Я убила его, — с обреченным видом проговорила она и, снова дернувшись всем телом, заревела.

— Как это случилось? Вы приехали на дачу ночью?

Она кивнула словно марионетка.

— Вы застали его с другой женщиной? — продолжала я выпытывать.

— Нет, он был один, — прорвалось сквозь всхлипы и завывания.

— У вас произошел скандал?

— Да. А потом… — она заливалась слезами, — потом… я… убила его.

— Из его оружия?

Дюкина опять кивнула.

— И где оно?

— Не помню! — с неожиданным ожесточением выкрикнула Вероника. — Я приехала домой и стала фотографировать его вещи — непонятно зачем. Мне было так одиноко, так одиноко… — она уже не вытирала слез.

Я смотрела, как трясутся ее губы, и во мне поднималась волна странной щемящей жалости, желание помочь несчастной. Я превозмогла себя и решительно произнесла:

— Вы должны вспомнить в интересах следствия. Вы выкинули пистолет?

— Не помню, — заладила Дюкина, — ничего не помню! Помню только, как я стояла перед Альбертом — он лежал на кровати — и умоляла его выслушать меня. Но он… он сказал, что, что бы я ни говорила, как бы ни просила, он все равно со мною разведется. Это было невыносимо! — взвизгнула она.

Дежурный стал проявлять беспокойство, он беспрестанно поглядывал в нашу сторону, словно мы были два сорванца или душевнобольных, отданных ему под опеку.

— Вы знали, что у него есть любовница? — прямо спросила я.

— Да, — задыхаясь, выпалила плачущая Вероника, — эта маленькая дрянь… эта…

— Вы застали мужа на даче с ней? — не унималась я.

— Нет! — крикнула Дюкина. — Он был один.

— А вы знаете, что он должен был с нею встретиться на даче в воскресенье ночью?

Дюкина вытаращила глаза.

— Вижу, что нет, — спокойно констатировала я, — во сколько вы приехали на дачу?

— Кажется, после трех ночи, — устало выдохнула Вероника, сразу как-то обмякнув и постарев, — он уже лег спать. Свет был потушен, но я знала, что он не спит. Потому что он сразу откликнулся на мой голос… как только я перешагнула порог спальни. Я сказала, что приехала за снотворным. На камине лежал его пистолет, рядом с таблетками. Но я не придала этому значения. Я хотела помириться с Берти, лечь с ним в постель, чтобы ощутить тепло его тела, чтобы не стоять одной посреди тускло освещенной комнаты, чтобы… — она запнулась.

— Итак, — хладнокровно подытожила я, — вы хотели помириться, а он требовал развода.

— Да, — с упрямым видом произнесла Дюкина, — но вначале я просто говорила ему, что не могу без него жить, что он нужен мне как воздух, что он для меня все… — она опустила голову на грудь, — я не хотела его убивать…

Похоже, Дюкина нашла во мне замену всем журналистам и коллегам с телевидения.

— Я думала скрыть это, но чувства переполняли меня, и я не выдержала! — глаза Вероники злобно сверкнули. — Эта смазливая сурдопереводчица тоже хотела нашего развода. Рассчитывала женить Берти на себе! Но нет, — плотоядно улыбнулась она, — этого я допустить не могла. Я стала женой Берти, когда он находился в депрессии, и решила оставаться ею до конца. Мне… да… — она сквозь слезы с мученическим торжеством посмотрела на меня, — я вышла за Берти замуж и не намерена была уступать его кому бы то ни было!