Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - Александр Рыбин

— Из города никуда без моего ведома… Пока ты проходишь как свидетель. Пока… Сиди тихо как мышь, пока я не разберусь. Только ты их и можешь опознать. — Капитан уселся на насиженное только что гостем место. Хлюпнул носом.

Илья поежился и вышел вон.

С городского таксофона Илья позвонил Кате.

— Ты одна?

— Да — да, мой предупредил, что будет завтра в десять вечера. Он стал под погрузку в Таганроге, так что смело приезжай. Телефон я тебе купила.

— Сейчас буду. — Илья облегченно вздохнул и повесил трубку.

Через пятнадцать минут на такси он примчался к ней.

— Теперь самое время, помнишь о моей просьбе? Надо перекантоваться на даче.

Катя его по-матерински обняла.

— Осунулся, — она поцеловала его в лоб, как покойника.

Илья отстранился от нее.

— Ты не представляешь, как всё закрутилось.

У них давно было заведенное правило: не требовать друг у друга отчетов о другой жизни, что происходит у них отдельно, не задевая их роман. Нельзя было задавать вопросов до тех пор, пока противоположная сторона сама не решит, рассказать ли ей что-то из того, что происходило за линией их совместно прожитых мгновений. Сейчас это время настало. Он неожиданно для себя рассказал всё, что произошло за это время: как они устроили гонки на машинах, как он «сделал» их всех, решив чуть — чуть похулиганить. Как, не справившись, агрономовской «маздой» буквально смял крутейший «Лексус» Арсена. И весь калейдоскоп случившихся затем событий был доложен любовнице в хронологической последовательности, без запятых и двоеточий и даже внутреннего волнения.

Илья заметил: чем больше он рассказывает, тем больше успокаивается. Вдруг откуда-то взялась какая-то отстраненность от тех событий, о которых он рассказывал застывшей от ужаса Катерине. Будто это происходило совсем не с ним. Ему даже казалось, что он рассказывает ей какой-то едва начавшийся телевизионный сериал и ему теперь просто интересно, чем же всё это закончится.

Когда в шесть вечера Илья вызвал к дому такси, он вспомнил, что не сделал самого главного: не отдал деньги, которые одалживал у своей спасительницы.

Катерина расчувствовалась, сентиментально промокнула платочком капнувшую слезку:

— Мне же плакать нельзя. Прости. Если честно, то я уже распрощалась с ними, с деньгами. Главное, я отменила тут одну важную сделку. Я тогда подумала: за такого мальчика надо платить соответственно, а теперь вижу — ты стоишь намного больше.

Сам того не ожидая, он ласково, совершенно не в тему, что-то пробурчал ей в ответ о весне, новых эмоциях и настоящем чувстве. У них никогда не было таких разговоров прежде.

Они вышли на огромную лоджию. Был апрельский вечер, слышался звон колоколов из храма на Портовой. Свежий ветерок приносил дурманящий запах зацветшей по всему городу вишни.

Илья обнял ее за плечи, эту маленькую хрупкую женщину. Спина ее подрагивала; руки, как всегда влажные от переизбытка кремов, нашли его торс, она прижалась еще ближе, и они так стояли вдвоем.

Когда Илья садился в такси, он посмотрел на ее окна: он знал, что она стоит там и смотрит вниз.

Единственное, чего он не заметил, — как за ним тут же увязалась старенькая, но довольно резвая «восьмерка». На хвосте у него сидели ребята из седьмого отдела.

Об этой связи не знал никто. Ему было стыдно признаться в этом друзьям и тем более родным. Это была его самая большая тайна; даже уже случалось так, что он упоминал в разговорах ее имя, но интерес друзей никогда не был удовлетворен. Она была по-настоящему его первой учительницей; то, что узнал он с ней, ставило его вровень с профессорами интимной близости. Таких молодых павианов обычно не бросают, бросают они.

Мать первая заметила эту томную ленивость молодого самца, который с прищуром смотрит на женщин. Но на вопросы о девушке сын нехотя цедил сквозь зубы, что еще погуляет маленько. Потом, вкусив от пуза, он потерял к немолодой кудеснице животный интерес, стал появляться всё реже, и она тогда притянула его деньгами. Он ненавидел себя, когда звонил ей и назначал очередную встречу. Сначала просил взаймы, потом так… уже не обещая вернуть. Она давала ему эти проклятые деньги, целовала его, прижималась к нему, заглядывала в глаза. А он просил выключать везде свет, потому что только темнота могла скрыть истинный ее возраст. На ощупь не было всё так очевидно.

И мгла иногда скрывала его брезгливую усмешку; когда она заканчивала, он наслаждался властью над ней и тут же презирал себя. «Тварь продажная! Жиголо!» — ругал он себя. Но он уже не мог без ее финансовых вливаний. Денег не хватало на его почти еженедельные «кадрили».

Мать практически перекрыла источник финансирования; двадцать — тридцать тысяч, которые были у него на карточке, не удовлетворяли его возросшие аппетиты. Катерина же опять дарила ему финансовую свободу. Но тем самым он от нее зависел. И этим она вызывала иногда его тихую ярость. Уезжая от нее, он клялся себе, что больше к ней не вернется, и смотрел при этом на ее окна, как провожающий смотрит на самолет, зная, что там внутри сидит человек, с которым он больше не встретится. Никогда.

Сейчас было не так. Он смотрел на ее окна с теплотой и сожалением. Она не зажигала свет, но он знал, что она там, смотрит на него. И в первый раз ему захотелось почему-то вернуться. Он даже попросил таксиста остановиться.

«Побегу и поцелую ее… Нет! — решил он через секунду, замотав головой, — это будет выглядеть как прощание».

— Поехали! — он повернулся к удивленному бомбиле.

— Поехали, коль не шутишь, — озадаченно покрутил тот ус и включил первую скорость.

Когда он открыл дверь в парадное, то заметил тень, метнувшуюся наверх. Может, особо стеснительные влюбленные, Вика из третьей квартиры и Прохор из пятой, решил он и бодренько побежал по лестничным маршам. Вдруг кто-то сзади набросил ему что-то на голову, и тут же жесточайший удар в район солнечного сплетения лишил его не то что способности связно произносить какие-то слова, а самой возможности дышать. Электрический ток из грудной клетки пронзил его конечности, выгнул тело в дугу. Кто-то быстро обшарил его, вытащил из кармана уже не такой увесистый кирпичик — упакованные в полиэтилен евро… Аккуратно обшарили все карманы, связку ключей не взяли. Сотовый тоже не стали брать, а просто раздавили каблуком. На прощание второй из нападавших размахнулся, целясь, видимо, по почкам, но нога запуталась в тряпке, которая была накинута на голову Ильи, и только скользнула по ребрам несчастного. Но и этого было достаточно. Удар изогнул тело казачьей шашкой в другую сторону. Нападавшие тихо растворились в тишине подъезда, так и не представившись.

Минут десять Илья приходил в себя, сидя на ступеньках; перед глазами летали белые снежинки. Выковыряв из почившего айфона чудом оказавшуюся в живых «симку», он доковылял до дверей и, тихо поохивая, пробрался в свою комнату.