Няня по принуждению - Анна Шварц

— И за сколько же, интересно мне знать, от меня продал? — цежу я сквозь зубы.

— Двести тысяч, Маргари-та, — насмешливо отвечает Амир, — так он тебя оценил. Животное можно купить дороже.

Двести тысяч?! Как мерзко. Я в шоке выдыхаю, чувствуя себя окончательно униженной. Двести тысяч за то, чтобы молчать, забыть о том, что можно обратиться в полицию и написать заявление о пропаже. Господи, он мог бы сказать мне сегодня “давай уедем, Рита. Скроемся где-нибудь, денег на первое время хватит”. Но он предпочел отметить… Отметить, черт побери, развод!!!

Мы оба простые люди. У нас нет такой власти, как у Амира. Открыто противостоять ему глупо. Но неужели у Володи не нашлось даже простых, человеческих качеств? Преданности, верности, в конце концов…

— Меня нельзя продать, — зло говорю я, — так что все, что вы делаете — незаконно.

— Мне плевать на закон. Все в мире покупается и продается. Хватит там торчать, вылезай.

— Высушу вещи — вылезу! Оценили товар? Оставьте теперь меня одну!

— Заштопаешь себя тогда сама, — в голосе Амира снова появляется холод, но мне все равно. Плевать! Я не буду покорной овечкой, — у тебя есть десять минут.

— Эй! — произношу я, глядя, как фигура разворачивается и уходит, — я не успею высушить вещи! Вы… да и иди ты, — тихо бормочу я, когда дверь закрывается, — нашелся тут царь и бог.

Я закрываю тут же кран, отодвигаю дверцу душа и выхожу, подбирая с пола вещи. Осторожно прислушиваюсь, а потом иду на цыпочках к окну.

Поворачиваю ручку, открываю, заглядываю вниз и фыркаю:

— Да чтоб тебя…

Пёс прекращает копошиться в земле под окном и поднимает морду.

— Гав, — отвечает он мне глухо и злобно. Похоже, он будет только рад, если я сейчас спущусь. С таким же глухим урчанием обглодает мне кости.

Да и не спущусь я, второй этаж, как-никак. Высунувшись наполовину из окна, я осматриваю двор и территорию за забором. Меня никто не увидит, даже если я буду кричать, привлекая внимание. Все вокруг засажено высокими деревьями. На заборе камеры видеонаблюдения.

Прекрасно, я в тюрьме. Спасибо, дорогой муж за такую судьбу, не ожидала от тебя предательства. Как Мирослава смогла вырваться? С ребенком это в разы сложнее.

Дверь позади с щелчком ручки открывается, и я поворачиваюсь. В ванную заходит Амир, и я быстро прижимаю к груди вещи, прикрывшись, пока он направляется ко мне.

— Голова закружилась, — нахожу я мгновенно оправдание, — подышала воздухом.

Он молча подходит, выдирает из рук футболку с леггинсами и швыряет их за окно. Я, пораженно смотрю, как мои вещи планируют вниз.

— Вы… гад, — выдавливаю я, а он хватает меня за запястье. Спустя секунду я чувствую прикосновение чего-то холодного к пальцу и опускаю взгляд. Моя ладошка тонет в широкой ладони Амира, а на безымянном пальце переливается драгоценными камнями массивное кольцо. Господи, оно же стоит целое состояние.

— Твои вещи принесут через пять минут, жена, — насмешливо произносит Амир, — запомни, девочка: твоя золотая клетка может быть удобной и просторной, если будешь послушна. Наш разговор забудь. Для всех ты — Мирослава.

Супер. С замужеством, Рита! Только поменяла ты не только фамилию, но и имя по прихоти мужа. Я мрачно и устало смотрю на него.

— Хотите сказать, что я на нее похожа? И никто ничего не заподозрит?

Он обводит меня взглядом — медленно, оценивающе.

— Похожа, — произносит он, — красилась она только ярко.

— Я не умею краситься.

— Научись, — небрежно произносит Амир, — кольцо не вздумай снимать. Спишь сегодня здесь.

— В ванной? — приподнимаю бровь я.

— В комнате. Даже если я не вернусь до вечера — идешь в мою спальню, — припечатывает он, не оценив мой юмор.

Он уходит, оставив меня обдумывать его последние слова. Дыхание тревожно перехватывает. Он же… он же просто не хочет терять меня из виду, просто боится, что я ночью сбегу? Дай Бог, потому что от одной мысли, что он решил “консумировать” наш фальшивый брак сегодня ночью, меня начинает тошнить от страха

Я нахожу в шкафчике ванны бинты, пластырь и перекись. Заливаю рану, и заматываю запястье и ладонь так, чтобы особо не тревожить рану. Вечером попрошу медицинские инструменты у Амира.

Тихий стук в дверь вынуждает меня прекратить трястись от плохих мыслей, быстро обмотаться полотенцем, и выйти в комнату. Я подхожу к двери и осторожно открываю её, выглянув в щелку.

— Одежда, — произносит незнакомая мне женщина. Её волосы собраны под тёмный платок, а пальцы на руках кажутся узловатыми — вероятно, она всю жизнь тяжело работала.

— Спасибо, — благодарю её я, забирая одежду и мягкую обувь, вроде тапочек, — а..

«… не подскажете, где тут детская?» — хочу спросить я, но она быстро разворачивается и уходит, даже не подняв взгляд. Какие-то тут совсем нелюдимые работницы.

Я закрываю дверь и осторожно приподнимаю одну из деталей одежды за краешек. Тяжёлая ткань скользит между пальцев. Опять платье. Длинное, тёмного, синего цвета, с рукавами в три четверти. И тёмное нижнее белье. На одежде болтаются бирки, и я понимаю, что её вытащили не из шкафа жены Амира. По крайней мере, даже если оттуда, то все это ещё ни разу не ношеное.

Я переодеваюсь. Стою, сжимая свое белье в руках, замечаю в комнате мусорку, и, вздохнув, швыряю белый лифчик и трусы в неё. Зачем держаться за свои вещи, если все равно не дадут их носить?

Я теперь вынуждена изображать арабскую принцессу и кавказскую пленницу в одном лице. А им леггинсы не положены, а значит и смысла нет в милом бесшовном бельишке.

Выхожу из комнаты, последний раз посмотрев на себя в зеркало, закрываю дверь и иду по пустым коридорам, пытаясь вспомнить, где детская. Боже мой, как тут вообще Амир живёт? Неужели ему уюттно в этом дворце? В доме должен быть слышен детский смех, а тут хоть кричи в одном конце дома — в другом тебя не услышат.

На комнату сына Амира я натыкаюсь совершенно случайно. Просто прохожу мимо двери и слышу тихое воркование, и следом — недовольный вопль ребёнка. Заворачиваю к двери, открываю её и вижу, как уже знакомая нянька пытается посадить малыша на горшок, а тот вырывается, протестующе вопя и отталкивая женщину.

Она поворачивается на звук и тут же встаёт с колен, отпуская ребёнка.

— Не хочет? — стараясь быть вежливой, интересуюсь я, — давайте я помогу?

Я замолкаю растерянно, потому что женщина с каменным лицом проходит мимо меня. Спустя секунду она закрывает дверь, оставив меня ошарашенно думать, что за идиотизм тут творится, а ребёнка — растерянно торчать возле горшка без штанишек.

— И вам хорошего дня… — скептически хмыкаю я. Подхожу к малышу, глажу его по голове, глядя в серьёзное личико, — прости, что пришлось уйти.