«…ещё 28 минут» - Хачатур Исмаилов

class="p1">Такой водоворот событий в его тихой и размеренной московской жизни был бы просто немыслимым. Да, многовато для одного дня! Артак, на повороте завалившись на бок, смотрел на Хосрова-Гасана. Его кудрявые волосы были такими же, как и тридцать лет назад, когда они впервые повстречались. Тогда Артак увидел не только Хосрова, но и прекрасную Наргиз – одну из его сестёр. Он помнил её локоны тёмного цвета, большие проникновенные глаза, которыми она смотрела на него. Он помнил их первую встречу, когда, оказавшись в доме Мамедовых, Артак впервые увидел её, сидящую за столом и вязавшую из медных телефонных проволок прекрасные цветы. Она очень старательно накручивала проволоку на тоненький карандаш, а потом, снимая с него и слегка растягивая пружинку, создавала из неё лепестки цветочка, которые затем обматывала разноцветными ниточками. Наргиз была прекрасна и чиста. И если существует в мире любовь с первого взгляда, она именно так и приходит. Артак не забыл её. Он любил её тогда и потом, многие годы. Он любил её всегда. Он понимал, что не должно быть любви между армянином и азербайджанкой, что это чувство заведёт их в тупик. Поэтому он молчал – и тогда, в доме Мамедовых, когда их с дороги привёз Юсуф, и когда с ответным визитом они заезжали к Саргсянам. Молчал и позже, когда азербайджанская семья около двух недель жила в их доме. Он так и не смог сказать Наргиз ничего. Просто где-то далеко, в глубинах большого сердца Артака таилась та самая, неповторимая и чистая любовь, о которой пишут поэты и слагают песни. Он знал, что только несчастная любовь может быть вечной. И его чувство к Наргиз было именно такое – тайное, глубокое, вечное и несчастное. Конечно, будь встреча с Хосровом в любой иной ситуации, Артак спросил бы его обо всех сёстрах по очерёдности: о Гузели, Софии и Наргиз. Но сегодня и сейчас это было неуместно…

Артак посмотрел на членов отряда боевиков: на Али и Мурата, на Салмана и Гасана, затем на свою мать и ещё раз на Гасана. Он не исключал, что в любой момент армянский миномётчик может накрыть их джип и поставить точку в этой стремительно развивавшейся истории.

«Да, армянская мина была бы жирной точкой», – думал Артак.

Гасан тоже думал – он, как и Артак, никак не мог понять, за что Всевышний послал ему такое испытание. Как могло случиться, что он – герой войны, прославленный офицер, который не раз рисковал жизнью, провёл 25 диверсионных вылазок в тыл врага, ни разу не потерял ни одного солдата и пленного – вынужден сегодня вновь пересекать линию фронта, одновременно решая две взаимоисключающие задачи. Конечно, он что-то придумает – ведь не бывает неразрешимых задач, тем более для него, Гасана Мамедова. Да и память отца, обычаи его древнего народа, традиции мусульманского миропонимания, которые он чтил, требуют, чтобы он отпустил эту замечательную маму с сыном. И он это сделает, он за ценой не постоит.

Гасан посмотрел на лицо моджахеда Салмана, отдавая себе отчёт в том, что тому всё нипочём – он прикрывается именем Всевышнего лишь потому, что жаждет заработать как можно больше денег.

Ехали долго молча.

– Если что, – неожиданно скомандовал Гасан, – я, как обычно, майор Исраелян, везу вас на очную ставку по договорённости с командиром полка. Но надеюсь, ничего такого не случится. Салман, особо прошу: первым оружие не применяй. Я командир отряда, и это мой приказ. Ты пару раз так делал, не ошибись с моим отрядом. Первый выстрел мой. Если что, скажу пароль: «Как же всё это мне надоело». Тогда убивай всех, кого успеешь. Но пленных – только я или Али по моей команде. Али меня поймёт по глазам. И тебе, Артак, скажу: не вздумай ничего предпринимать, если встретим армянский патруль. Тогда точно уложим и тех, и вас.

– Мы будем молчать, Гасан, мы хотим жить, – ответил Артак.

Всё шло гладко. Объехав небольшую гору, машина стала приближаться к «зелёнке». Темнело. Али ехал с выключенными фарами. На его голове был шлем со спускающимся на глаза прибором ночного видения. И он мог разглядеть то, чего не видел никто в машине, – дорогу через заросли.

Лес в этом месте граничил с линией фронта, и можно было, миновав просёлочек, выйти к границе. А там, на высотке, которая контролировала этот периметр, стоял на посту сержант Киракосян по кличке Киндза, завербованный турецкой разведкой ещё в студенческие годы, когда он отдыхал в соседней стране. Такая система была хорошо налажена у турок, во многом помогавших азербайджанской стороне.

Турецкий шпион однажды пригодился даже ему, командиру спецотряда «Гюрза», когда он спланировал самую громкую спецоперацию, в результате которой русский солдат Пензяков якобы уничтожил целую армянскую семью и чуть не рассорил армян с русскими. Тогда он разоблачил предателя, а также узнал о подлости Чёрного Салмана, решившего внести свои коррективы в спецоперацию Гасана и усилить её резонанс. Гасан в то время ничего не смог предпринять против Салмана, повернувшего спецоперацию в другое русло. В итоге вместо запланированной одной жертвы – генерала армянской армии Петросяна – была убита целая мирная семья, от младенца до старика. Гасан, по ходу операции поняв, что ликвидировать основную цель не получится никак, дал команду своему отряду отходить обратно за линию фронта малыми группами. Он поручил Салману ликвидацию менее значимого армянского военачальника, полковника Самвеляна, который в его планах значился, как цель № 2. А вот Чёрный Салман изменил исходную задачу со свойственным ему цинизмом, получив задание турецких спецслужб. Выявленный в рядах российской армии наркоман, оставив после изрядной дозы героина свой автомат и китель с фамилией, пошёл пешком на запад в ожидании встречи со своим армянским другом, который часто угощал его дурью, едой и девицами легкого поведения. Тем временем, не сумев уничтожить полковника Самвеляна, а может, и не желая вступать в бой с его охраной, Чёрный Салман зашёл в мирный дом простого жителя города Степанавана и расстрелял из автомата Пензякова целую семью – девять человек.

Это была очень громкая диверсия, очень! Все мировые СМИ писали о русском солдате, истребившем всё семейство. И никто так и не догадался, что это была диверсия Черного Салмана. Начались народные волнения и митинги. Ни журналисты, ни даже аналитики не задались вопросом: по какой логике солдат, решивший убить столько людей, оставляет на месте преступления китель и фуражку, на которых указаны его инициалы и фамилия? Гасану было обидно, что среди героических побед отряда «Гюрза» отныне и навсегда