Ночь - мой дом - Деннис Лихэйн

— Эй, ты! Эй!

Джо повернул ключ, запер дверцу, убрал ключ в карман.

— Эй!

Джо повернулся, уже представляя себе копа, что поджидает его с револьвером на изготовку. Скорее всего, молодой и нервный…

Пьянчуга расселся на полу возле мусорного ведра. Тощий как палка, одни жилы, красные глаза и красные ввалившиеся щеки. Он дернул подбородком в сторону Джо:

— Какого хрена, чего это ты вылупился?

Изо рта Джо вылетел лающий смешок. Он сунул руку в карман и извлек десятку. Нагнулся и отдал ее старому пьянице.

— Да так, смотрю на тебя, папаша. Только и всего.

В ответ тот лишь рыгнул, но Джо уже уходил, уже смешался с толпой.

Оказавшись на улице, он зашагал по Сент-Джеймс-авеню на восток, держа курс на два солнечных прожектора, полосовавшие низкие тучи над новым отелем. На какое-то время его успокоила мысль о том, что его деньги покоятся в камере хранения, ожидая его возвращения. Довольно необычное решение, подумал он, сворачивая на Эссекс-стрит, для парня, который собирается провести остаток жизни в бегах.

Если оставляешь страну, зачем оставлять здесь деньги?

Чтобы я смог за ними вернуться.

А зачем тебе за ними возвращаться?

На случай, если сегодня вечером у меня не сложится.

Это твой ответ.

Никаких ответов. При чем тут ответ?

Ты не хотел, чтобы при тебе нашли эти деньги.

Именно так.

Ведь ты знаешь, что обязательно попадешься.

Он проник в отель «Статлер» через служебный вход. Если какой-нибудь грузчик или посудомойка кидала на него любопытный взгляд, он приподнимал шляпу, уверенно улыбался и поднимал два пальца в знак приветствия: бонвиван, решивший не тесниться в толпе у главного входа. И в ответ ему кивали и улыбались.

Проходя через кухню, он услышал доносящиеся из вестибюля звуки фортепиано и энергичного кларнета, а также рокот виолончели. Он вскарабкался по неосвещенной бетонной лестнице. Открыл дверь наверху и по мраморным ступеням вошел в царство света, дыма, музыки.

В свое время Джо побывал в нескольких вестибюлях шикарных отелей, но ничего подобного он не видел. Кларнетист и виолончелист расположились возле входных дверей, латунь которых была надраена так, что свет, отражавшийся от нее, обращал кружащиеся пылинки в золотые воздушные точки. Коринфские колонны высились от мраморного пола до самых балконов, сделанных из кованого железа. Потолочная лепнина была из кремового алебастра, и через каждые десять ярдов свисала тяжелая люстра, той же формы, что и канделябры на своих шестифутовых подставках. На восточных коврах стояли темно-алые диваны. Два рояля, утопающие в белых цветах, располагались по обеим сторонам вестибюля. Пианисты легонько бренчали клавишами, перебрасываясь остроумными репликами с публикой и друг с другом.

Перед главной лестницей местное радио «Дабл-ю-би-зет» уже разместило на черных стойках три своих микрофона. Крупная женщина в голубом платье стояла возле одного из них, советуясь о чем-то с мужчиной в бежевом костюме и желтом галстуке-бабочке. Женщина то и дело дотрагивалась до собранных в пучок волос, отпивая из бокала какую-то бледную мутную жидкость.

Большинство мужчин были в смокингах, но кое-кто и в костюмах, так что Джо не выглядел белой вороной. Однако лишь он один был в шляпе. Он подумывал снять ее, но тогда на всеобщее обозрение предстало бы лицо с первых полос газет. Он поднял взгляд на антресоли: было полно народу в шляпах, ведь вперемежку со светскими щеголями там расположились все репортеры и фотографы.

Опустив голову, он направился к ближайшей лестнице. Приходилось пробираться медленно: собравшиеся сдвигались теснее, заметив радиомикрофоны и толстуху в голубом. Даже с опущенной головой он увидел Чаппи Гейгана и Буба Фаулера, беседующих с Рэдом Раффингом. Джо, всю жизнь страстно болевший за «Ред сокс», напомнил себе, что сейчас это не самое правильное — подойти прямо к трем знаменитым бейсболистам и поболтать с ними об их средних показателях. Он протиснулся позади них, надеясь подслушать обрывок беседы, который помог бы прояснить слухи о возможном переходе Гейгана и Фаулера, но услышал лишь разговоры о рынке акций. Гейган заявлял, что настоящие деньги можно заработать, лишь играя на марже, а все прочие способы — для недоумков, которые хотят всю жизнь оставаться бедными. В этот момент крупная женщина в голубом подошла к микрофону и прокашлялась. Мужчина рядом с ней приблизился к своему микрофону и поднял руку.

— Леди и джентльмены, прошу внимания, — произнес он. — Радио «Дабл-ю-би-зет», Бостон, волна тысяча тридцать, ведет прямую трансляцию из главного вестибюля легендарного отеля «Статлер». С вами Эдвин Малвер. Я с огромным удовольствием представляю вам мадемуазель Флоранс Феррель, меццо-сопрано Сан-Францисской оперы.

Задрав подбородок, Эдвин Малвер отступил назад, а Флоранс Феррель еще раз похлопала себя по пучкам волос и потом дохнула в свой микрофон. Этот выдох без всякого предупреждения перерос в невероятной мощи высокую ноту, которая пронзила толпу и поднялась до самого потолка — на трехэтажную высоту. Этот необычайный и при этом какой-то очень естественный звук наполнил Джо чувством страшного одиночества. Эта женщина словно передавала нечто божественное, и Джо вдруг осознал, что может сегодня умереть. Входя в эту дверь, он тоже это знал, но знал иначе: тогда это казалось чем-то маловероятным. Теперь же это был грубый непреложный факт, безразличный к его смятению. Перед лицом такого ясного доказательства существования иного мира он без лишних рассуждений понял, что смертен, ничтожен и первый шаг к выходу из этого мира он сделал тогда, когда в него вошел.

Ноты становились все выше, все протяжнее. Джо воображал ее голос как темный океан, без конца, без края, без дна. Он посмотрел вокруг, на мужчин в смокингах, на женщин в тафте, в облегающих серебристых платьях, в кружевных гирляндах, на шампанское, струившееся из фонтана посреди вестибюля. Он узнал судью, и мэра Керли, и губернатора Фуллера, и Куколку Джейкобсона — еще одного инфилдера «Сокс». Возле одного из роялей он заметил Констанс Флэгстед, местную театральную звезду: она флиртовала с Айрой Бамтротом, известным заправилой нелегальных лотерей. Некоторые смеялись, а некоторые изо всех сил пытались изобразить респектабельность, что выглядело смешно. Он видел суровых мужчин с бачками и высохших матрон, чьи юбки формой напоминали церковный колокол. Он заметил мелких и крупных аристократов — бостонских браминов, — он увидел женщин из общества «Дочери американской революции».[11]Он увидел бутлегеров, и бутлегерских адвокатов, и даже теннисиста Рори Йохансена, который в прошлом году добрался до четвертьфинала Уимблдона, где его выбил француз Анри Коше. Он увидел очкастых интеллектуалов, старавшихся, чтобы никто не заметил, как они посматривают на развязных девиц, умеющих вести лишь самую примитивную беседу, зато как сверкают их глаза, какие у них фантастические ноги… И все они скоро исчезнут с лица земли. Через пятьдесят лет кто-нибудь посмотрит на фотокарточку с этой вечеринки, и большинство людей на ней уже будут мертвы, а остальные — на пути к могиле.