Буйный - Дана Стар

Честно, я умел врать в лицо. Годы практик в сфере криминала не прошли даром. И я думаю, полоумы мне искренне поверили.

Тарантул выждал паузу. В округе воцарилась полная тишина. Смотрел на меня очень внимательно, с презрением и недоверием, насквозь жёг своими чёрными крысиными залупками. Но я держался стойко, чтобы не сорваться и не распизд*чит это уродское рыло. Кулаки, сцуко, чешутся! Дайте мне мою дозуууу! Без ринга, как без кислорода.

Альку собой закрывал. Готов был в любую секунду забить на самоконтроль и каждому присутствующему здесь говну с ноги проломить черепушку.

Чернявый понял, что я не из робких ботанов, что писаются в штанишки от одного лишь их шага в твою сторону. Им со мной – всё равно что тягаться голыми руками с несущимся на всех парах бронированным танком.

– Ну ок тогда. Бувай здоров, – руки в карманы, кивок парням, и шайка местных мудозвонов пружинистой походкой направилась в сторону калитки. – Коль понадобимся или вспомнишь чего про моего брата… моя хата та, что с красной крышей, в двадцати минутах пешком отсюда. И да, Алечка, – добавил шершавым тоном, не оборачиваясь. – Через неделю за деньгами приду. Надеюсь, ты помнишь, что за тобой должок. За прошлый месяц. И за этот пора бы рассчитаться. А коль братишка приехал… То с ещё одного рыла столько же причитается. Если он, естественно, не согласится на работу.

Утырки, что запружинили следом за главным, весело хрюкнули. Тарантул, закончив беседу, прокуренным басом выплюнул последнее предупреждение:

– Как рассчитываться бушь, решай сама. К слову, в моей хате кровать намного мягче, чем в твоей. И больше. Там нам никто не помешает.

Сука! Клянусь, задержись бы тварь хоть на секунду дольше у калитки, позвоночник бы нахер с мясом вырвал, в пасть затолкал и им же придушил, чтобы замолк навсегда.

Отродье. Ошибка природы!

Убью его.

Честью клянусь!

Убью падаль.

Выбесил. Вывел. Задел за живое.

Дыши, Макс. Дыши. Только не сейчас. Молю. После придушишь, после того как расставишь с Алей все точки над “i”. Уроешь урода. И всю остальную аналогичную нечисть.

* * *

– Ну, я весь во внимании, – втащил Алю в дом, плюхнул на стул и сам рядом пристроился. Набычился. Сцепил руки в замок, ударил ими по шершавой поверхности стола.

– Ч-что? – девочка скукожилась, до сих пор тряслась, как во время эпилептического припадка.

– Кто они, эти выродки? И что они от тебя хотели?

– Местные вышибалы, – каждое слово давалось с невероятным трудом. Прям клешнями вытаскивай. Надоела забитость эта её хроническая. – Налоги собирают, вот и всё.

– Только это? – прищурился.

– Знаешь что! – Впервые за неделю она осмелилась повысить на меня голос. Внезапно подбородок Али задрожал. На ресницах выступила влага. Голос охрип. – Не лезь не в своё дело! – рявкнув, пулей выскочила из кухни, влетела в соседнюю комнату и заперлась там на ключ.

Тишина. Прислушался. И нахер… Не выдержал! Всё-таки долбанул кулаком по столешнице. Так, что та покрылась глубокой, корявой трещиной. Ибо там, за стеной, послышались жалобные девичьи хныки.

К бесу!

Ощущения были настолько адскими, как будто душу наживую выдрали из груди уродливыми когтями и запихнули в мясорубку. В миг, когда я услышал её истошный, наполненный глубокой болью плач.

* * *

Я решил не мучить девчонку вопросами. Ей сейчас нелегко. Хотя мне жесть как хотелось выбить ногой дверь в спальню и заставить глупышку выложить всю правду. Хотя бы признаться в том, что те шрамы на ногах – не последствия изнурительного труда в поле, а дело рук этих, сука, бездушных мразей. Нелюдей. Не мужиков. А пожизненного днища. Те твари, что осмелились хоть раз поднять руку на женщину, заслуживают зверской кастрации и пожизненной инвалидности.

Чтобы хоть как-то сбросить ебуч*й стресс и не прибить никого нах, я отправился пахать на поле. Пять часов херачил без передыху, как собака. И эти не знающие пощады часы не прошли даром. Мне немного полегчало. Сбросил стресс на пару с бешенством, называется.

Домой вернулся поздним вечером. До этого просто шарахался по селу, пытался навести порядок в собственных мыслях, да и вообще решить, что делать дальше. На одном месте просиживать булки долго нельзя, тем более этот Тарантул… на меня нехорошо так косился. Явно начал подозревать неладное. Всех их, тварюк, к сожалению, не перебьёшь. Исходя из последнего разговора с Алей, я понял, что у них тут промышляет местная банда, что держит в страхе всё село. Сколько их? Хрен знает. Прихлопнешь одного гада, вылезет другой мстить за товарища.

Тут два варианта. Первый: хватать Алю в охапку и валить. Второй: если она не захочет (скорей всего, так и будет из-за деда), то валить самому.

Душа разрывалась на части. Горела живьём! И страдала.

Не могу я её бросить. Но выбор сделать придется.

Либо она. Либо я.

* * *

Вернулся в дом. Прислушался… Тишина.

На цыпочках прокрался в комнату Алевтины, заглянул внутрь. Честно, я очень переживал, что оставил малую одну на полдня. Но это было необходимо. Ей. Чтобы успокоилась. Чтобы я не надоедал ей своими расспросами. Подождём ещё несколько дней, пусть как следует ко мне привыкнет и поймет наконец, что мне смело можно довериться.

Моя маленькая златовласка спала. И… Ептить налево! Спала в обнимку с барбосом. С Пирожком, млин. В одной кровати. Внезапно я почувствовал, как в венах зашипела желчь. Внутренний бык взревел, топнул копытом, махнул рогами, ожидая команды «фас».

Что за?

Зависть и ревность. Вот что. К наглому клочку шерсти, который в настоящий момент, нахмурившись, зыркал на меня исподлобья, прям как реальный человек, следил за каждым моим шагом, охраняя свою любимую хозяйку, как кусок лакомой добычи.

Алька тоже хороша. Сладенько спала и слюни на подушку пускала, обнимая блохастую тварь обеими руками, словно любимую плюшевую игрушку. Чёрт. Я тоже так хочу. Почему ему можно, а мне нельзя? Я ведь тоже могу быть белым и пушистым. Если меня ну о-о-очень сильно попросят.

Не так давно я спросил её кое-что по поводу псины:

– Откуда взялась эта тва… кхе! Щеночек?

– Я нашла Пирожка на железнодорожных путях. Думаю, от него просто решили избавиться. А может, крепыш потерялся. Пес-то породистый. Он крутился на станции, будто искал кого-то, принюхивался, всматривался в лица прохожих, как вдруг сорвался с места и выбежал на рельсы… Я тогда очень сильно испугалась. Позвала его и спасла от страшной гибели. Его чуть было не сбил несущийся на всех парах состав. Когда мы познакомились с малышом, я ела пирожок. И его тоже угостила. Он был очень голодным. А у меня из еды с собой были только пирожки. Вот и имя придумалось.