Повнимательнее, Картер Джонс! - Гэри Шмидт

– Просто не повезло, – сказал Дворецкий. – Но я выставил бы вас играть первым в любой команде.

Так он и сделал, когда разделил нас на две команды и велел сыграть пробный матч, хотя нас было слишком мало – комплект неполный. В обеих командах Дворецкий был боулером, а Крозоска – викеткипером. Саймон Сингх был капитаном команды «Красных», а Карсон Кребс – команды «Синих». И Кребс выпустил меня на поле первым. На Кребсе держалось все. Мы набрали двадцать семь очков, и скажу без похвальбы, что три из них – моя заслуга. И, хотя «Красные» выиграли, ведь мячи Дворецкого иногда после отскока подныривали под наши биты, а один раз Дворецкий даже запулил йоркер, мы все сказали, что матч был великолепный.

Серьезно. Мы все так сказали.

А знаете, как приятно заработать три очка, когда играешь в команде восьмиклассников?

И потому, когда в тот вечер Дворецкий сказал мне, что поведет меня и Энни на выставку Дж. М. У. Тёрнера в Мэрисвиллскую публичную библиотеку, а мама пока отдохнет – «шанс редкостный и чудесный», – я даже не пикнул. Ни одной жалобы от меня не дождались. Ни одной.

Тем более что я заработал три очка.

Тем более что Дворецкий дал мне порулить Баклажаном и я всех довез прямо до библиотеки.

И настроение не испортилось, даже когда мы вошли в зал и Энни скривилась, увидев, сколько картин нам придется посмотреть. Я сказал: «Это редкостный и чудесный шанс», а она меня стукнула.

Я даже не пикнул. И, знаете ли, там было терпимо – в смысле, выставки картин бывают и похуже. В смысле, там было много кораблей, и много пейзажей, и опять корабли, корабли, корабли, и опять пейзажи, пейзажи, пейзажи, и Энни еще несколько раз кривилась, а под конец больше зевала, чем смотрела.

Но знаете что? На всех этих картинах было небо, а в небе облака клубились и как бы струились, словно на сильном ветру, и казалось, что этот ветер сдувает краски и они вот-вот выплеснутся с картин на рамы. У меня мурашки поползли по спине, типа того. А на одной картине буксир уводил старый корабль, и от нее мне почему-то стало так грустно, так грустно, что я покрепче стиснул зеленый шарик.

Дворецкий спросил, как мне понравились работы Тёрнера.

– По-моему, он идет против правил, – сказал я.

Дворецкий кивнул.

Я снова посмотрел на картину с кораблем на буксире.

– И он как бы…

– Продолжайте, – сказал Дворецкий.

– Он хочет сказать нам…

Повисла пауза.

– Он хочет сказать нам, что все когда-нибудь уходит от нас, рано или поздно. Вот как-то так.

Дворецкий снова кивнул.

– Все мы смертны – так устроен мир.

Я посмотрел на него.

– Ага.

И стиснул зеленый шарик крепко-крепко.

В любом случае на выставке картин было намного лучше – в сто тысяч миллионов раз лучше, – чем там, куда мы ходили воскресным вечером: Дворецкий объявил, что в завещании деда предусмотрены расходы на эстетическое воспитание, и потому он поведет меня, Эмили и Шарли на балет в только что открывшийся Мэрисвиллский общественный центр, и мы пошли, и я не стану даже вам пересказывать, что выделывали на сцене артисты, стоя на цыпочках у всех на виду. А о том, как они были одеты, лучше промолчу.

Нет, я вам ни за что не стану рассказывать, как они были одеты. И вообще одежды на них почти не было.

Эмили и Шарли пришли в восторг и, когда все наконец-то закончилось, полезли обниматься к Дворецкому, а потом ко мне.

– Можно мы когда-нибудь еще разок сходим на балет? – спросила Шарли.

– Вне всякого сомнения, – сказал Дворецкий.

– Мне кажется, мама будет просто счастлива, если в следующий раз билет на балет достанется ей, – сказал я.

– Не исключено, – сказал Дворецкий.

12 Гугли

В понедельник утром Кребс дождался меня в школьном вестибюле. Правда-правда. Карсон Кребс.

Тот самый Карсон Кребс, который, как вы помните, не разговаривает с шестиклассниками с тех пор, как сам перестал быть шестиклассником.

– Эй, Джонс, – сказал он.

Я огляделся. Наверное, тут есть какой-то другой Джонс?

– Послушай, у меня в субботу появилась одна идея, и я хочу, чтобы ты обсудил ее с Тренером.

– С Крозоской?

Он посмотрел на меня как на тупого шестиклассника.

– С Боулз-Фицпатриком. Я считаю, что он должен стать тренером нашей крикетной команды.

– Он дворецкий, – сказал я.

Карсон Кребс молча подождал.

– Хорошо, – сказал я.

– В спортзале висит объявление, пусть желающие записываются прямо на листочке. Крозоска сказал, что утрясет все с администрацией школы, и Боулз-Фицпатрика сделают неофициальным, но по факту официальным помощником тренера. В команду берем всех желающих восьмиклассников, а из других классов – только тех, кого сами пригласим. Сходи почитай объявление – и поговори с Тренером сегодня вечером. Договорились?

– Договорились, – сказал я.

Он пошел было прочь, а потом обернулся и крикнул мне через весь вестибюль:

– Эй, Джонс!

– Чего? – спросил я.

– Помни: крикет есть крикет. Дело серьезное.

Я невольно поежился.

Пока я шел в спортзал, мне попадались то Сингх, то Ян, то Хоупвелл, то Бриггс, то Челл с Баркесом, и все они подходили ко мне, хлопали по плечу и говорили: «Ты уже видел Кребса? Правда, здорово? Иди почитай объявление», и когда я вошел в спортзал, плечо у меня уже ныло… Но я тут же забыл про плечо, потому что… Вот что было написано в объявлении:

«Крикетная команда восьмого класса.

Из восьмого класса берем всех желающих.

Из других классов – только по приглашениям».

Догадайтесь, чье имя было в графе «Приглашены в команду»?

Мое. Ну, и Билли Кольта тоже. Из шестиклассников в команде были только мы двое. В смысле, приглашения получили только мы. Нас специально пригласили, понимаете?

Билли Кольта я увидел в нашей классной комнате, и, пока миссис Хокнет что-то бубнила, он перегнулся ко мне и спросил: – Ну? Ты согласен?

– Команда, стройся! – сказал я.

Наверное, вы можете догадаться, как прошел тот день. Сами посудите: часто ли шестиклассников приглашают в команды восьмого класса? Да никогда. И нам напоминали об этом факте на каждом уроке.