Домашние задания - Якоб Аржуни

«Мелкий говнюк-антисемит!» Что придумала эта шикса?

Но он не успел продолжить свои размышления о фрау Кауфман, ее обвинениях и угрозах: дверь внезапно распахнулась, он обернулся и едва успел увидеть зареванную, пышущую злобой рожу Пабло, как кулак его сына врезался ему прямо в лицо.

— Ты — свинья!

Линде упал со стула и схватился за нос. Он чувствовал, что кровь течет по рукам. Как в тумане видел он над собой Пабло, тот яростно размахивал кулаками и орал на него.

— Мориц только что мне все рассказал, ты мерзкий, отвратительный… — У Пабло пропал голос.

Продолжая беспомощно жестикулировать и отчаянно пытаясь что-то сказать, он наклонился к Линде и еще раз ударил его. Удар опять пришелся на нос, и Линде взвыл. Прикрывая лицо рукой, он попытался залезть под стол, но Пабло преградил ему дорогу. Линде глядел на высокие ботинки со шнуровкой, которые купил сыну несколько недель назад.

— Мартина вовсе не психопатка и не истеричка, как ты всегда говорил! Все очень просто! Я только спросил Морица: «Как дела у Мартины?» — «Ну как, старается забыть родительский дом! В особенности вашего отца!» — «Почему отца?!» — «Потому, что он ей прохода не давал» — ты кусок дерьма!

«Кусок дерьма, — повторил про себя Линде и сплюнул кровь. — Сегодня все говорят мне приятные слова. Этот Мориц оказался сущим дьяволом. Сказать Пабло — подростку — такие вещи».

— Ты всех нас погубил! Мартину, Ингрид, а теперь и меня! Я помню, ты всегда меня уговаривал: я, мол, должен обжиматься с девочками, как ты это делал раньше! Может, так, как было во Франции?! Где ты бегал перед Мартиной, голый и похотливый?! Ты что, не понимаешь, что она, вероятно, не забудет этого до конца жизни?! А твои визиты в ванную, чтобы поговорить о сексе! Со своей дочерью!

Линде закрыл глаза и тяжело дышал. Боль немного утихла, интересно, цел ли нос. Значит, теперь еще и Пабло. Черт его знает, что с ним! Но ему проще поступить как все остальные: обвинить отца! Наверное, что-то было в той безумной истории в Южной Франции. Во всяком случае, достаточно, раз вся семейная ситуация тут же просто-напросто вывернулась наизнанку. Спокойный, воспитанный Пабло — что же накопилось в его душе и вырвалось теперь с такой силой? Как будто он тоже только и хотел найти главного виновника, чтобы с чистой совестью вынуть меч из ножен. Почему же они так его ненавидят? Что он им сделал?

Вдруг Линде заплакал, и, хотя боль от этого только усилились, он никак не мог остановиться.

— Это все, на что ты способен? Рыдать! А сколько раз Мартина рыдала за эти годы?!

Пабло ногой сбросил руки с его лица. Сквозь пелену слез и крови Линде следил за кулаками Пабло. Еще один удар в нос, думал он, ему вряд ли вынести. Избит собственным сыном… Линде собрал остатки сил, уперся ладонями в пол и приподнялся. Взглянул на лицо Пабло. В глазах сына не было ни отчаяния, ни страдания, ни тем более сочувствия, а только ненависть и уверенность в собственной правоте.

Линде было больно открывать рот, поэтому он неразборчиво пробормотал:

— …Ты думаешь, что имеешь право бить и обвинять меня только потому, что этот подонок на улице наплел тебе черт-те что?

— Черт-те что? Я ведь был с вами во Франции и знаю, как после все изменилось!

Пабло вновь замахнулся кулаком. Защищаясь, Линде поднял ладонь и отвел голову.

— Прекрати! Ничего ты не знаешь! После Франции все изменилось, потому что твоя сестрица ни с того ни с сего именно там решила устроить скандал. Не спрашивай меня почему. Я думаю, она просто хотела любой ценой обратить на себя внимание. И, ясное дело, найти виноватого в том, что ее жизнь пошла наперекосяк. Лишь бы, не дай Бог, не отвечать самой! И если вдруг ты не помнишь, то ее не уважали одноклассники, у нее не было подруг, а все, чем она могла привлечь внимание, — это бесстыдство. Знаешь, сколько парней было у твоей сестрицы за один вечер? И никто из них с ней не остался. Кто же захочет продолжать отношения с такой…

Линде почувствовал, Пабло не может решить, что хуже: невыносимость его слов или страх не узнать правду. Руки его все еще были сжаты в кулаки, и Линде постарался говорить быстрее.

— Может, ты поймешь, что при таких обстоятельствах любой отец просто обязан беседовать со своей дочерью о сексе. А во Франции, во время каникул, у нее не оказалось даже парней на один-два вечера. Ведь молодым французам не интересна была прыщавая и плохо одетая немка с кислой физиономией, которая улыбалась всем подряд, хотя по-французски ни бум-бум. А поскольку только так она и могла самоутвердиться, то однажды утром улеглась голой передо мной…

— Это неправда! — Пабло близко наклонился к нему, и Линде чувствовал брызги его слюны на щеке. — Ты все это выдумываешь!

— Пожалуйста, дай мне договорить, а потом разберешься, кто говорит правду.

Линде слышал дыхание Пабло. Он медленно повернул голову. Лицо сына находилось совсем рядом. Пабло приоткрыл рот, стиснул зубы. «Какая глупая, бешеная гримаса», — подумал Линде.

— Или тебе достаточно мнения какого-то Морица, чтобы избить своего отца?

Пабло закрыл рот, потом вновь выпрямился, не спуская глаз с Линде, скрестил руки на груди и кивком дал знак продолжать. «Кем он себя воображает? — подумал Линде. — Робином Гудом и Бэтменом в одном лице — дурак».

— Это было в то утро, когда вы с Ингрид поехали на рынок, но ты, вероятно, об этом уже узнал от твоего нового друга там, на улице. Я голым пошел к озеру, думая, что я один. И вдруг она лежит передо мной и так на меня смотрит… Ну, в общем, как будто она меня ждала…

— Это неправда! Мартина никогда бы не сделала такого, она тебя ненавидела! Сколько раз она мне говорила, до чего ты ей противен! Твой заискивающий, мерзкий тон! Ты всегда притворяешься, а думаешь при этом только гадости! А я-то, идиот, тебя защищал!

— Вон оно что! Да что ты знаешь о том, что творится в головах шестнадцатилетних девушек? Ты-то! Может, она меня и ненавидела — и что из того? Тем больше ей хотелось показать свою ничтожную власть, что ей вполне удалось. Она долго обрабатывала мать сомнительными намеками, пока Ингрид в конце концов не поверила, будто это я соблазнял Мартину своей наготой!

— А разве нет?! И если правда все, что ты говоришь, что же ты сделал, когда увидел, что она вот так… лежит перед тобой?

— Я обошел ее и бросился в воду. Все. Когда я вышел из воды, ее уже не было — она исчезла за скалами. Вероятно, там она и наставила синяков, которые потом охотно всем показывала. И при этом всегда так грустно глядела вдаль, пока кто-нибудь не спросит, что же стряслось с бедной девочкой? Мне что, надо было сказать: бедная девочка пыталась поставить своего отца в щекотливое положение, но у нее ничего не вышло? И поэтому она теперь оскорблена?!

— Я не верю ни одному твоему слову! Никто не бывает так несчастлив только потому, что его оскорбили!