Слепота - Жозе Сарамаго

Выкопать могилу оказалось нелегко. Земля была твердая, каменистая, сплошь перевитая длинными корнями деревьев. Рыли по очереди — таксист, оба полицейских и первый слепец. Перед лицом смерти ждешь, что былые обиды утратят ядовитую свою силу, хоть и принято говорить, будто давняя ненависть не остывает, чему не счесть примеров в книгах и в жизни, однако здесь, в сущности, о ненависти, тем более давней, речь не шла, ибо что значит кража машины по сравнению со смертью человека, когда-то эту кражу совершившего, да еще если он находится в столь бедственном состоянии, и даже глаз не нужно, чтобы понять, что лицо его лишено рта и носа. Глубже, чем на три пяди, выкопать не смогли. Будь у покойника брюхо, оно бы выпирало из могилы, но вор, и от природы-то поджарый, за последние дни высох до последней крайности, так что в вырытую яму по местился бы еще один такой, как он. Молитвы не читали. Угрызения совести побудили девушку в темных очках спросить: Может, крест поставить, но кто там знает, что при жизни думал покойник про все эти дела с богом и верой, лучше, как велит обычай, просто помолчим над свежей могилой, а кроме того, примите в расчет, что смастерить крест совсем не так легко, как кажется, не говоря уж о том, сколько времени займет работа, за которую, тычась наобум, возьмутся слепцы. Вернулись в палату. Слепцы уже более или менее уверенно передвигаются там, где часто бывают, ну, разумеется, не на открытом пространстве вроде заднего двора, где только что произошло погребение, уже не теряются, а выставят вперед руку, пошевеливая растопыренными пальцами, вроде того, как насекомые водят своими усиками-антеннами, да и ходят себе повсюду, где им надо, и очень даже возможно, что у самых одаренных скоро разовьется так называемое фронтальное зрение. Вот взять, к примеру, хоть жену доктора: это же просто уму непостижимо, как она не заплутает в хитросплетении коридоров, палат, переходов, закоулков, как узнает, куда и когда следует свернуть, как безошибочно останавливается перед нужной ей дверью и без колебаний открывает ее, как, не отсчитывая по спинкам, добирается до своей кровати. Сейчас она присела к мужу, разговаривает с ним, тихонько по обыкновению, сразу видно людей воспитанных и культурных, и им всегда есть что сказать друг другу, не то что другой чете: первый слепец и его жена после бурных излияний первой встречи почти и не разговаривают, и у них, сдается нам, нынешняя печаль возобладала над прежней любовью, что делать, привычка для любви губительна. И неустанно, беспрестанно ноет косоглазый мальчик, что, мол, кушать хочет, и это при том, что девушка в темных очках в буквальном смысле куска не доедает, чтобы накормить его. Уже несколько часов не спрашивает мальчик про маму, но почувствует, без сомнения, как ее не хватает, затоскует по ней, когда насытится и дух его воспарит над плоским плотским себялюбием, не ведающим ничего, кроме простой и необоримой тяги к самосохранению. Из-за того ли, что произошло на рассвете, по другим ли, не зависящим от нашей воли обстоятельствам, однако коробки с продовольствием к утреннему столу доставлены не были. Время к обеду, часы, на которые украдкой взглядывает жена доктора, показывают уже почти ровно час, и немудрено поэтому, что подгоняемые бурным выделением желудочного сока несколько слепцов, старожилов и новеньких, решив выйти в вестибюль и там подождать, когда привезут провиант, руководствуются двумя великолепными доводами, причем один высказан вслух и сформулирован в том смысле, что за разговором время пролетит незаметно, второй же, потаенный, зиждется на постулате, гласящем, что кто первее, тот и правее. Так или иначе, не менее десяти слепцов чутко прислушиваются, не открывается ли наружная дверь, не слышны ли шаги солдат, несущих вожделенные коробки. Обитатели же левого, обсервационного флигеля, убоясь внезапной слепоты, которая может последовать за близким соседством со слепцами, ожидающими в вестибюле, выйти не осмеливались и только подсматривали в щелку, чтоб не пропустить свой черед. А время шло. Кое-кто из утомившихся и истомленных ожиданием слепцов сел на пол, двое или трое вернулись в палату. И вскоре раздался ни с чем не сравнимый скрип и лязг ворот. Воодушевленные слепцы, натыкаясь друг на друга, устремились было туда, где, по их расчетам, находилась дверь, однако, забеспокоившись, что ничего не успеют объяснить, тотчас остановились и в смятении отступили, поскольку шаги солдат, несших коробки, и тех, кто их сопровождал с оружием, слышались уже совершенно явственно.

Все еще пребывая под впечатлением трагических ночных событий, солдаты решили не разносить коробки к дверям, ведущим из вестибюля в оба флигеля, как поступали они прежде, а оставить, то есть на пол поставить, посреди оного вестибюля — и сами свои харчи забирайте, кушайте на здоровье. Резкий переход с яркого света в царящую внутри полумглу помешал солдатам сразу же разглядеть кучку слепцов. Но через миг они их заметили. И, взвыв от ужаса, побросали коробки и кинулись к выходу как безумные. Двое автоматчиков, ожидавших на крыльце, повели себя при отражении угрозы нападения просто образцово. Один бог знает, как и почему они, сумев преодолеть вполне понятный страх, с порога открыли оюнь, который на военном языке называется сосредоточенным. Слепые стали валиться друг на друга и, уже падая, получать пули, что нельзя расценить иначе как нерациональное расходование боеприпасов, причем все это происходило страшно медленно, и казалось, они никогда не перестанут падать, громоздя тело на тело, как это показывают иногда в кино и по телевизору. Если в описываемые нами времена солдат еще обязан отчитываться за каждый истраченный патрон, то эти двое смогут поклясться на знамени, что действовали в рамках допустимой самообороны, равно как и в целях защиты своих безоружных сослуживцев, при выполнении гуманитарной миссии подвергшихся нападению численно превосходящей группы слепцов. Впрочем, эти солдаты уже опрометью ринулись к воротам, тогда как остальные прикрывают их отход, чтобы не сказать — беспорядочное бегство, сквозь прутья ограды наведя дрожащие стволы на дверь клиники, как если бы кто-то из оставшихся в живых слепцов намеревался предпринять вылазку и отплатить кровью за кровь. Один из тех, кто стрелял, говорит, побелев от испуга: Что хотите со мной делайте, я туда больше не пойду. И ведь в самом деле не пошел. В тот же день, во второй его половине, даже скорей ближе к вечеру, после смены караула, стал он всего лишь еще одним слепцом среди слепцов, и его счастье, что военнослужащий, не то остался бы в психушке, составил бы компанию штатским слепцам, товарищам тех, кого изрешетил он из своего автомата, а уж что бы они с ним сделали, один бог знает. Сержант сказал еще: Честное слово, лучше бы оставить их подыхать с голоду, не бойся яда от дохлого гада. Мы-то с вами знаем, что многие именно так думали и часто говорили, но, к счастью, бесценный остаточек человечности побудил сержанта переменить мнение: С этой минуты провиант пусть сами забирают, а мы будем держать их на мушке и чуть что — огонь. Он направился к штабной машине, включил микрофон и, припоминая слышанное в более или менее схожих обстоятельствах, чтобы сцепить слова в наилучшем порядке, сказал: Как представитель вооруженных сил выражаю сожаление в связи с тем, что караул был вынужден применить оружие для недопущения перемещения интернированных, создававшего непосредственную угрозу безопасности, за что на нем не лежит ни прямой, ни косвенной вины, и интернированные, отныне подлежащие получению продовольствия за пределами здания, предупреждаются, что любая попытка нарушения установленных правил будет пресекаться по всей строгости закона, как это было сегодня, а также вчера ночью. Потом помолчал, не зная, чем завершить свою речь, все подходящие слова вдруг как-то позабылись, хотя наверняка имелись в наличии, и смог только выговорить дважды: А мы не виноваты, не виноваты.