Биотеррор - Сергей Ковалев

Похоже, мои слова немного успокоили девушку. Она с заметным облегчением выдохнула, но тут же вновь забеспокоилась:

— А ты?

— Что я?

— Тебя видели со мной! Решат, что мы сообщники.

Черт, сколько я себя помню, никого не волновало, что со мной будет. Даже в детстве. Мастер вообще признает только один метод обучения — бросить в стремнину и смотреть выплыву или нет. Вот и бросал. И если слышал от меня жалобы, то только смеялся. А остальные ученики были слишком озабочены подсчетом собственных шрамов, что бы думать о других. Я совершенно не привык, чтобы обо мне беспокоились. Надо признать, это оказалось… приятно.

Я постарался, что бы мой ответ прозвучал как можно беззаботнее:

— Мне все равно пришлось бы исчезнуть. Последний бой. Ну, ты в этом ведь не разбираешься, но видела, как легко меня Никола вырубил? Никто не поверит, что это был честный поединок. Особенно после победы над Большим Джа. Решат, что букмекеры меня подкупили. А такие вещи не прощают. Если боец за деньги лег на ринге, потом его встретят специальные люди и уложат в больницу по-настоящему. Надолго, а то и навсегда.

— Но ведь можно доказать! В худшем случае можно ведь согласиться на допрос под гипнозом.

— Нельзя мне. Да и не станет Фэн Цзы цацкаться с каким-то левым бойцом, зачем ему это? Плевать! Я участвовал только ради опыта.

— В каком смысле?

— Хотел проверить себя.

— И ради этого необходимо было лезть на ринг?

Я пожал плечами.

— А как еще? Ты знаешь, что сейчас в спортивных соревнованиях запрещен полный контакт? Удары только намечаются. Даже в так называемых боях без правил, которые официальные.

— Ну и прекрасно, — проворчала Алиса. — Что у мужчин за мания бить друг друга?

— А как еще выяснить свой предел? — возразил я. — Если нет реальной угрозы жизни, не узнаешь, на что способен. Теперь не важно. Назад пути все равно нет. А найти они меня не смогут. Я с самого начала позаботился, чтоб можно было чисто концы обрубить. Они не знают ничего про меня.

— Я тоже.

Алиса произнесла это очень тихо, и я сделал вид, что не услышал.

Она права. Даже в большей степени, чем сама подозревает. Мне следовало отвезти Алису домой и предоставить ее судьбе. Я сам понимал, что это — единственное разумное решение. И все же… она переживала за меня.

«Черт! Прекрати… Но, если подумать, никто не запрещал мне хотя бы некоторое время прикрывать ее».

— Ты домой спешишь?

— Да нет. А что?

— Ты когда-нибудь каталась по вечерней Москве на мотоцикле?

* * *

Ален сидел на бортике крыши причудливой высотки в Сокольниках и следил в бинокль за уносящимся в сторону центра мотоциклом. Вскоре красный фонарь стоп-сигнала исчез — Данила свернул на Садовое кольцо. Ален спрятал бинокль, перевалился с бортика на крышу и принялся старательно оббивать пыль со штанов.

— Уехали.

Розенблейд кивнула. Закончила перевод денег на счет редактора. Он грамотно выполнил задачу, Алиса оказалась в нужном месте в нужное время.

— Пусть сегодня отдохнут. Ты нашел Фэн Цзы?

Ален пожал плечами, сумев вложить в этот простой жест и ответ на вопрос, и свое мнение о полной его неуместности. На женщину, впрочем, его укоризненная пантомима впечатления не произвела.

— И как он отнесся к погрому в клубе? Он в бешенстве? Обещает виновным мучительную смерть?

— Смеется.

— Понятно. Его деньги не пострадали, а суматоха в клубе и впрямь выглядела смешно. Он глупее своего отца. И глупее старшего брата. Потому и возиться до сих пор с игрушками вроде этого шоу. Ничего… — Розенблейд запустила на экране коммуникатора ролик с камеры охраны в клубе «Дача». Прокрутила до момента, когда в кадре оказался балкон с вип-персонами. Изучила лица особых гостей, удовлетворенно кивнула. Закончила фразу: — Сейчас мы испортим настроение господину Фэн Цзы.

20 октября 1982 года.

Институт бурлил.

В коридорах и курилках сотрудники сбивались в кучки по уровням информированности. Время от времени от одной кучки к другой курсировал делегат в поиске свежих сплетен. Владимиру казалось, что он попал внутрь потревоженного улья. Жужжали на разные голоса:

— У Бронштейна… крысы… омоложение… сам видел…

Владимир тоже почувствовал укол любопытства. Удивительно, что фортуна улыбнулась именно вечному пессимисту Бронштейну.

Их лаборатории располагались через стену и имели своеобразный «тайный ход» — общий встроенный шкаф для одежды. Разумеется, обнаружив это, кто-то из лаборантов выпилил внутреннюю стенку шкафа и повесил ее на петли. Теперь что бы попасть из одной лаборатории в другую, не нужно было выходить в коридор. Какой-то особой нужды в этом не было, просто еще одна попытка бороться со скукой.

Лаборатория Владимира была пуста — из двоих подчиненных один был в отпуске, второй болел. Владимир постучался и открыл «дверь в Нарнию». Изя тоже был один. Сидел у стола, подперев небритую щеку рукой, а в глазах его застыла вся мировая скорбь. Владимира он приветствовал горестным вздохом.

— Ты тоже пришел мучить меня?

— Да нет, зашел поздравить. Как я догадываюсь, не с чем?

— Ну, почему же? Пока ничего плохого не произошло, а это уже не мало, учитывая обстоятельства.

Справедливости ради следует отметить, что пессимизм Изи Бронштейна имел под собой объективные причины. Его отношения с этим миром не заладились с самого рождения, и даже чуть раньше — когда родители подбирали ребенку имя. Прямо сказать, их выбор мало способствовал популярности сына в школе маленькой казачьей станицы на юге Краснодарского края. С другой стороны, благодаря столь вызывающему отличию от соучеников, Изя Бронштейн еще в детстве получил закалку, подготовившую его к философскому восприятию неудач, преследовавших его все последующие годы.

А они именно преследовали Изю. Временами доходило до смешного — он боялся планировать даже такие мелочи, как поход в булочную за хлебом. Потому что стоило ему подумать: «После работы надо зайти хлеба купить», — как включались некие загадочные механизмы. Кошелек забывался дома, в институте устраивали внезапное совещание, которое затягивалось до глубокой ночи, ломались автобусы, все булочные в округе разом закрывались на учет. Мироздание было явно против того, что бы Изя Бронштейн купил хлеб.

Так что, когда лабораторный крыс-старожил по кличке Адольф стал вдруг вести себя, словно юный крысенок, Изя первым делом встревожился. А когда анализы подтвердили, что четырехлетний Адольф неестественно здоров для своего почтенного возраста, пришел к выводу, что дело плохо. Он немедленно засадил двоих лаборантов копировать дневники экспериментов, проводившихся над Адольфом. Потом запер одну копию в сейф, другую — в сейф директора, а оригиналы упросил спрятать в первом отделе. Адольфа пересадил в террариум из бронированного стекла. Приволок в лабораторию два огнетушителя, ящик с песком и противогаз.