Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

Она их поедает, загрязняет запасы зерновых и уничтожает домашнюю пиц-цу. Серая крыса ответственна за икс-чезновение мелких представителей местной фауны: млекопитающих, птиц и пресмыкающихся, ей приписывают распространение среди людей кучи болезней, включая бим-бомную чуму».

— У-У-У-У-у-у-у-у, — вновь вырвалось у Детишек-Совят.

— Ты пытаешься наложить на меня заклинание? — спросил Остин.

— Я думаю, ты она и есть. Обычная серая крыса, — ответил Исаак. Он знал, что это не поможет дать Остину кличку, но он устал от постоянных придирок разных Остинов, особенно Крысоподобных Остинов. Они принесли людям достаточно болезней.

— У-У-У-У-у-у-у-у.

— Я собирался навалять тебе слегка…

— Ты не захочешь со мной драться, — произнес Исаак, что-то задумав…

— Чего? С какой такой радости?

— Понюхай мои пальцы, — сказал Исаак. Он протянул руку, пытаясь скрыть дрожь. Он сейчас чувствовал в животе, наверное, стопятьсот маленьких иголочек, которые начали распространяться по остальным частям тела, подобно бим-бомной чуме.

Остин растерянно оглянулся на детей, но всё равно понюхал. Его нос в черный горошек дергался сначала вправо-влево, затем вверх-вниз. На щеках топорщились и шевелились невидимые Крысиные усики.

— И что?

— У меня Суперспособности Робота.

— Зачетная попытка, утырок, — сказал Остин. — Мои пальцы тоже пахнут.

БАЦ!

— УХУ! — вырвалось у Детишек-Совят.

Остин врезал открытой ладонью Исааку в нос.

Исаак попятился, но не упал. Он ощутил гудящую теплоту. На глазах выступили слезы. Он почти ничего не видел. Всё таяло, превращаясь в Картины Бессмыслицы. Ему это не нравилось.

ХА! ХА! ХА! ХА!

— Что там происходит, — завопил водитель «Твинки». Он высунулся из дверей.

Исаак обернулся, прорвал кольцо Детишек-Совят и побежал.

— Постой, — крикнул водитель.

К нему направились остальные взрослые. Но Исаак не остановился. Он выбежал за ворота и побежал налево и за первый поворот, пока не достиг зарослей кустарника и не прыгнул в их гущу — вжух! — как оборотень.

* * *

Целых пять минут он был не Исааком, а кустом.

Когда ему показалось, что опасность миновала, он медленно продрался на пешеходную дорожку, вновь сделавшись самим собой. Посмотрел на оцарапанные ветками запястья и стряхнул с волос листья. Поднял руки и понюхал под обеими. Там воняло, и казалось, что он обмочил свои подмышки. Он был рад, что ему удалось сбежать, но все равно грустил. А еще он был зол. Его рюкзак с Открытым космосом стал тяжелее или, может быть, тяжелее стала его голова.

Он не хотел возвращаться в школу и пошел дальше. По обеим сторонам дороги стояли в ряд дома, являясь частью района, в котором он теперь жил, все одинаковые, за исключением незначительных отличий в оттенках. Его белоснежный дом находился достаточно близко, чтобы дойти пешком, где-то десять владений вниз по улице и пять направо, но Мама сказала, что это небезопасно, что она бы сама забирала его, если могла, но нужно быть на работе, поэтому ей оставалось лишь привозить его поутру, целовать в лоб и говорить: «Ты мой единственный Исаак», потому что для нее не существовало Другого Исаака, предсказавшего движение планет, лишь он один. Но ему всё равно приходилось ездить домой на грязном «Твинки», среди орущей детворы, плюющей друг в друга и в потолок из соломинок шариками жеваной бумаги, выцарапывающей заточенными карандашами на сиденьях плохие слова — хуй в рот, хер моржовый, долбоеб — и обезьянничающей прочей фигней, разве что не бросающейся дерьмом. На самом деле ходили слухи, что какой-то школьник по имени Брайан, чей мозг действительно всасывал, но, увы, не в хорошем смысле, швырнул пригоршню своих какашек через проход в водителя «Твинки», после чего его исключили, и больше никто Брайана не видел.

Исаак знал, что идет правильно, потому что даже отсюда видел Старика ниже по пешеходной дорожке, тот стоял у своего выезда, а его лужайка перед домом всё так же была уставлена странными статуями и скульптурами. Каждое утро, когда Мама отвозила Исаака в школу, он видел Старика всегда на том же месте, в клетчатой рубашке, опершегося на палку и уставившегося вперед, в натянутой по самые очкастые глаза кепке. «Очкастый» — слово, услышанное им по телевизору, один адвокат сказал его другому, имея в виду кого-то, кто носит большие очки, как Мокрица Марко. Исаак не знал, почему Старик всегда стоит на том месте. Интересно, чего он ждет?

Подойдя ближе, Исаак осмотрел скульптуры и статуи, разбросанные по двору. В глубине пряталась небольшая группка замшелых эльфов, зеленых, как Утырки, но без светящихся черенков, раскачивающихся у них на лбу, в то же время это компенсировалось заостренными ушами и еще более острыми шляпами. Еще дальше стоял рыцарь в не очень-то блестящих доспехах, изо всех сил держась как можно прямее. На самом деле казалось, что его доспехи сделаны из сломанных деталей, возможно, машин, радиол или чего-то в этом роде. Большую часть лужайки занимали блеклые или надбитые скульптуры, казалось, что они сошли с Картин Бессмыслиц, причудливые формы, что он видел в классе на стенах и сквозь собственные слезы, когда почувствовал гудящую теплоту. Теперь в трехмерном измерении, пусть даже он и не был сейчас в красно-голубых очках. У переднего края справа стояла статуя, которую Исаак пытался рассмотреть, когда проезжал мимо с Мамой, но никогда не выходило, отчасти потому, что его очень интересовал Старик, да и машина всегда ехала слишком быстро. Величественный ангел в женском обличье, расположившийся на небольшой колонне. Ее глаза полуприкрыты, голова слегка наклонена. Длинные седые волосы укрывают плечи и укутывают обнаженное тело, словно застывший водопад. Одно из ее крыльев представляло собой секцию из ржавой проволоки, другое же распростерло каменные перья во всём доступном им величии. Исаак уставился на ангела, а она, казалось, украдкой смотрела прямо на Старика, который взирал прямо, в сторону, куда угодно. Разорванный Треугольник Вожделения. Старик стоял, будто генерал, проигравший слишком много битв. Генерал или нет, но Исаак знал, что Старик должен был быть Самобыдлым художником, мастером своего дела, потому что он не мог оторвать взгляд от ангела.

— Нравится? — спросил Старик, так неожиданно для Исаака, что тот мог запросто проглотить кусок сладкой ваты, той, которая со стеклом.

Исаак кивнул, пусть даже Старик и не мог этого увидеть, поскольку он продолжал смотреть вперед.

Исаак подошел к нему на пару шагов.

— Вы видите? — он немного наклонился и помахал рукой.

Старик кивнул: «Я прекрасно тебя вижу, спасибо».

Исаак ничего не мог с собой поделать, его распирало от любопытства, как это бывает с котами, поэтому он спросил: «Кого вы постоянно ждете?»

— Ее, — странно выдохнул старик, словно у него в горле застряла колючая лягушка. Его лицо