Следопыт Бероев - Семён Александрович Данилюк

у незадачливого стрелка, спрыгнул Кучум. Оба, один за другим, скрылись в тундре.

В этом месте было, по счастью, мелколесье. Так что силуэт оленя то и дело мелькал впереди. Но ветки хлестали преследователя. Приходилось левой рукой защищать глаза, одновременно пытаясь не выпустить бычка из виду. Олень, услышав погоню, прибавил ходу. Ломая мелкий сушняк, принялся подниматься наверх, как раз в сторону обрыва.

Стало ясно, что на обрыве он уйдёт в тундру прежде, чем вскарабкается следом стрелок. Бероев остановился, разочарованный. Раздался выстрел. Олень, подпрыгнув, перевернулся и рухнул.

Бероев оглянулся. Кучум только-только нагонял. Ремень ружья бесполезно мотался в его руке.

Оба оторопело переглянулись. Прибавили шагу. Сквозь заросли берёзок проломились на широкое травяное плато, с одной стороны обрывающееся в Лену, другим краем упёршееся в стену тундры.

На поляне располагалось стойбище. Меж двух чумов стояли нарты, возле которых крутились ездовые собаки. Стойбище демонтировалось. Один из чумов был уже наполовину разобран.

Олень как раз свалился у чума. Над тушей стоял низкорослый широколицый якут в лёгкой парке с пришитыми рукавицами. Возле унт застыла крупная лайка.

Якут скосился на треск сучьев. Бероев не поверил глазам. Перед ним был прославленный на всю Восточную Сибирь охотник на пушного зверя Валера Гоголев, с которым десяток лет назад бродяжья судьба свела его на Байкале. Знаменитый промысловик давал юному Олегу первые охотничьи уроки.

– Валера?! – Всё еще не до конца веря, Бероев распахнул объятия. Валера широко заулыбался. Они, несколько лет не видевшиеся, принялись тискать друг друга.

Олег неохотно представил охотнику своего попутчика.

– Но откуда вдруг в дельте, за три тысячи километров от дома?! – никак не мог взять в толк Бероев.

Оказалось, в недрах Иркутского и Якутского обкомов родился почин, о котором отрапортовали в Москву, – обменяться на время лучшими промысловиками. Уезжать от родных мест Валере не хотелось. Но сельсовет пообещал через два года построить для разросшегося гоголевского семейства новый, деревянный дом – с паровым отоплением.

На север Гоголев отправился один, без семьи. Зиму провёл в зимовье, единственно – в обществе ездовых собак. И верного Пирата, вожака. И хоть пушной мир тундры по сравнению с тайгой не в пример беднее, в первый же год настрелял густо – два плана.

Осталось доставить и сдать добычу. Радостный, в предвкушении возвращения на родину, дожидался он вертолётчиков, дабы переправить пушнину в Тикси.

Увы! Валера, как истинный представитель народностей Севера, страдал алкоголизмом. То есть без алкоголя обходился легко. До тех пор, пока не увидит его перед собой. Ушлые вертолётчики прихватили ящик спирта – отметить окончание сезона. Очнувшись наутро, Валера не нашёл ни новых друзей, ни добытой за зиму пушнины.

– Ныне много больше набил! А то б не больше. Места-то узнал, повадки приглядел. Глянь сам. – Радушный Валера отвернул вход в чум. На полу из оленьей шкуры лежали рассортированные шкурки песца, соболя, белки, куницы, горностая. Над ухом Бероева засопел Кучум. Сузившиеся зрачки его жадно полыхали.

– Отметить бы встречу надо! – предложил он хозяину сдавленным голосом. – Не по-русски не отметить! Это ж кому сказать – за столько тысяч километров, среди тундры, друга встретить!.. А я б за-ради раздобыл чего-ничего!

Он с чувством щёлкнул себя по горлу.

Валера заёрзал.

– Однако, зарок дал. – Он беспомощно глянул на Бероева.

– Да чего, убудет тебя с бутылька?! Такого-то здоровяка, – напёр Кучум.

– Жене клялся, детям клялся, – начал отступать Валера.

– Чего жене? Где она, жена? А друг – вот он. Знаешь поговорку: «Не обидь друга отказом»! – продолжал жать Кучум.

Круглое лицо Гоголева свело в беспомощную гримасу. Олег оттеснил недоброго искусителя плечом.

– Правильный зарок ты дал, – одобрил он охотника. – Пока не сдашь пушнину, ни грамма!.. А вот другое скажи: бычком не поделишься? У нас целый катер народу. Вроде кругом зверьё. А сами неделю живого мяса не видели.

Обрадованный Гоголев широким жестом вручил добычу Бероеву.

– Забирай всё. Все равно в Чай-Тумус снимаюсь, – объявил он. – Там главная база. Туда и вертолётчики прилетят.

Кучумов с сомнением оглядел нарты. Гоголев засмеялся – мелким, рассыпчатым смехом.

– Сало! – объяснил он. – Салом полозья мажу. По мху очень идёт!

Пока Бероев разделывал тушу, Гоголев водил нового знакомого по нехитрому своему хозяйству.

Кучум проявлял нешуточный интерес ко всем мелочам, бесконечно задавал уточняющие вопросы, всё больше о сдаточной цене пушнины, всплёскивал руками. Польщённый вниманием хозяин рассказывал обстоятельно, с простодушием соскучившегося без людей человека.

Интерес этот в лукавом казахе, далёком от охотничьих проблем, Бероеву всё больше не нравился. Он воткнул нож в освежёванного бычка, подозвал Кучума.

– Я своё сделал. Теперь неси на катер. А я догоню!

Кучум, хоть и недовольный, взвалил бычка на плечи.

Бероев заботливо отвёл хозяина в сторону.

– Валера! А если и впрямь опять со спиртом прилетят? – мягко, стараясь не обидеть, поинтересовался он.

– Не дамся! – Гоголев тряхнул обритой головой. – А если что…

Он завёл Бероева в чум. С примастыренной деревянной полки, дотянувшись, достал клеёнчатую ученическую тетрадь с привязанным карандашиком, полистал, показывая, что тетрадь на две трети исписана.

– Больше не дурак! – сообщил он с гордостью. – Дневник завёл. Всё пишу, что было, когда. Зверя скрал – записал. Зверя пересчитал – записал. Прилетят – первым делом запишу, кто, на чём. После, если что…

– Хотя бы так! – похвалил, хоть и с нелёгким сердцем, Бероев. Некрепкий духом якут мастерил