Мои Сибирские корни - Валентина Савельевна Нагинская

и очень вкусная. К ней приносится из сеней мёрзлое сало, а домработница Маруська достаёт из подполья соленья. В большой миске сверху лежат крепкие, хрустящие огурцы, а под ними солёная квашеная капуста ломтями, которыми они перекладывались.

В нашей семье сала не было, варёную картошку в мундирах ставили на стол в эмалированном тазике, а в чашке — огурцы и капусту. В качестве десерта ели так называемые «парёнки» — запечённые на листе в русской печи ломтики моркови и свёклы. «Хрумкали» брюкву и репу, которая тоже казалась очень вкусной. По вечерам за разговорами щёлкали семечки, которых много сушили к зиме. Голодным временем эти годы для нас не были, но бывало, что мы с братом выражали недовольство тем, что еда не вкусная. Как-то летом дедушка сам готовил для нас обед — сварил картошку, потолок её в той же воде отчего пюре получилось жидкое и жёлто-зелёного цвета. За столом я шёпотом сказала, что это молочай с лебедой. Дедушка услышал и велел мне выйти из-за стола со словами «губа толще, брюхо тоньше».

Обычно варили супы из овощей и каши — пшенную или тыквенную. Пшенную кашу, сваренную в чугунке в русской печи, я очень любила, а тыквенную совсем нет, так же, как и овсяный кисель из-за его желеобразной массы. Из картошки делали крахмал, выжимая сок из натёртого сырого картофеля. А из отжимков с добавлением небольшого количества муки пекли или жарили «драники», что-то вроде оладий. На вид они были чёрными и совсем невкусными, хотя многие мои ровесники ностальгически о них вспоминают и даже готовят. У нас их делали редко. С удовольствием ели жмых, когда был. Яиц регулярно не ели, те, что были, шли на обмен необходимых вещей. Но по праздничному случаю на большой сковороде жарилась селянка (омлет со шкварками).

Самым большим праздником в семье была Пасха, к которой готовились задолго. Покупалась извёстка и синька, белили стены и потолок. Всё, что было в доме, чистилось, отмывалось, отскабливалось. Даже ручки ухватов скоблили добела. Перед Пасхой в день Благовещения мама пекла постное печенье в виде голубков. Они назывались почему-то жаворонками, получались тёмными из-за ржаной муки и отсутствия сдобы, но очень нас радовали. Когда я писала иконы и рисовала голубков на иконах "Благовещения", всегда вспоминала маму и этих птичек. Перед Пасхой дом наполнялся прекрасным запахом сдобного теста — пекли куличи и плюшки. Одну из них Вовка как-то утащил, не утерпев до праздника. Конечно, варили и красили яйца. Изба по возможности украшалась, на стол стелили нарядную черную с красными розами кашемировую скатерть. Утром смотрели из окон, не "играет" ли солнце, что было хорошей приметой. А после разговения мы спешили на улицу катать крашеные яйца на оттаявших участках поляны.

В нашей семье любили и сейчас все любят и умеют печь пироги и прочие изделия из теста. Для меня это самая вкусная еда. Пекли пироги с капустой, морковью, черёмухой, калиной, а также шаньги — ватрушки с картошкой и с творогом. У нас черёмуха не росла, а в дому у дедушки её набирали много, заготавливали на зиму — сушили, мололи на мельнице, и нам доставалось. Молока видимо хватало, во всяком случае, нам детям, его давали без ограничения. Все взрослые соблюдали посты, поэтому образовывался и некоторый излишек молока. Зимой его замораживали в виде кругов, и Зоя вспоминает, что сгрызала с них только бугорок из сливок. Можно сказать, что это было натуральное сливочное мороженое, только без сахара. Ели и простоквашу, иногда варенец — топлёное в печи и впоследствии заквашенное молоко. Оно охлаждалось в погребе, и было необычайно вкусным, плотное, бежевого цвета с коричневой пенкой. Ни одно современное молочное изделие не идёт с ним в сравнение. Масло изготовляли в маслобойке и формовали в виде шаров, называемых колобками. Оно шло тоже, как правило, на продажу или обмен. После войны, когда наше питание улучшилось, мама делала даже настоящий сыр. Научили маму делать сыр кто-то из наших соседей эстонцев или немцев, они же давали на время и специальную деревянную форму. Приготовление продолжалось очень долго, но сыр получался твёрдым, очень вкусным и его даже посылали сестре почтой в Ленинград.

2.5. Первые воспоминания

После начала второй мировой войны и мобилизации отца на фронт, мама с детьми вынуждена была переехать в Маслянино, где проживали родственники, и было больше шансов выжить. Я ничего не помню об этом переезде, но по рассказам старшей сестры Зои, он был нелёгким. Она вспоминала картину ночного Новосибирского вокзала, два этажа которого были заполнены лежащими на полу людьми. Зоя пробиралась между ними чтобы пройти на первый этаж за кипятком и увидела, как мужик тащит кошелёк из кармана спящего. Вор тоже заметил её и пригрозил оставить без глаз, если будет смотреть, куда не надо.

Так или иначе, до места мы добрались и соседка по дому Нина, между прочим младше меня на полгода, рассказывала, что хорошо помнит наш приезд и разгрузку багажа. Соседка и стала ближайшей подругой на всю жизнь до её ухода. К таким друзьям, оставшимся на всю жизнь, относился и Алексей Романенков (Лёня) и мой двоюродный брат Юра, о котором я выше упоминала, и двоюродные сестры Светлана и Ольга. Многих из них уже нет в живых.

Мы, как и все дети моего поколения, большуя часть времени проводили на улице. Зимой катались на санках, по скату поляны и с ледяной горки, которую сооружала тетя в нашем огороде, поливая её водой из колодца. Катались на коньках, привязанных к валенкам по накатанной санями дороге. Весной бегали смотреть заторы льда, пускали кораблики в ручейках и лужах. Летом играли на поляне перед домом, прыгали через скакалку, и по расчерченным на земле квадратикам «в классики», играли в «бабки», используя для этого позвоночные кости не то овец, не то свиней. Лёня увлекался фотографией. Для проявления фото часто использовалась наша баня, маленькое окошечко которой было удобно занавесить. Красный свет создавался с помощью украденного с автомашины заднего огня. Это «геройство» совершил соседний мальчишка Шурка Ведерников. Он был выше всех ростом, и мы его звали «Жердяй». Даже сочинили с сестрой про него стих:

Идёт по улице Жердяй, Ведера, двухэтажный

Он свысока глядит на дом, на дом одноэтажный.

Мы обследовали все окрестности, уходили надолго на реку, в лес, словом, росли, как трава в чистом поле. И ничего плохого ни с нами, ни с нашими друзьями не произошло. Такое