Человек видимый - Чак Клостерман

— Я потому и сказал только о книге Гладуэлла, — заметил Игрек. — Не хочу вас пугать. Если бы я сказал вам нечто более определенное — например, назвал бы вам цвет ковра в вашей гостиной, вы бы с ума сошли. А мне это не нужно.

— И какого же цвета ковер у меня в гостиной, Игрек?

Он молчал и даже, кажется, улыбнулся.

— Вы не говорите, какого цвета мой ковер, — сказала я, — вовсе не потому, что не хотите меня пугать. А потому, что вы этого не знаете. Либо вам кажется, что вы это знаете, либо вы знаете, что вам это неизвестно. Вот в чем ваша проблема — в неспособности отделить воображаемое от действительного. Именно в этом, а вовсе не в сознании своей вины в слежке за людьми и не в огромном нервном напряжении, которое вы испытываете, становясь невидимым. Ваша проблема в пропасти, разделяющей вас настоящего от вас, каким вы хотите быть. Но поймите, Игрек, все сталкиваются с этой проблемой, вы не единственный. Половина моих пациентов страдают от этого мучительного раздвоения личности. Ваш случай лишь немного серьезнее тех, с какими мне приходилось иметь дело. Вот почему нам нужно поехать в Сетон. Я хочу вам помочь, я ваш союзник, вы это понимаете?

Мне показалось, что я убедила Игрека. Он остановился посреди кабинета и выглядел расстроенным и подавленным. Я даже подумала, что он вот-вот заплачет. А потом он вдруг резко изменился. На печальном бледном лице промелькнуло упрямство, сменившееся затаенной радостью. Он улыбнулся и погладил себя по голому черепу — казалось, это абсолютно другой человек.

— О'кей, Вики-Вик. Вы победили, — весело сказал он.

Я обрадовалась: значит, он согласен поехать в Сетон! Но радость моя была преждевременна.

— На следующей неделе! Я приду к вам на следующей неделе. И через неделю все будет по-другому. Только не забудьте, о чем мы с вами говорили, обещаете? Хорошенько подумайте обо всем, что я вам сегодня говорил. Позднее вы все поймете. Предлагаю следующее: если через семь дней ваше мнение обо мне не изменится, я поеду с вами в медицинский центр. Даю слово. Но только если вы серьезно обдумаете наш сегодняшний разговор. Договорились?

Я ему не верила, но кивнула. А что еще мне оставалось делать?

— До свидания, Вики. Я восхищен вашим скептицизмом. Что бы ни случилось, не теряйте его.

С этими словами Игрек ушел. Весь день я злилась на себя за то, что позволила ему обращаться со мной как с девчонкой. Я чувствовала себя с ним тревожно и неуверенно. Мне следовало бы догадаться, что произойдет, но я, конечно, не сообразила.

9 мая (посвящение в тайну)

Что я могу вам сказать?

Ничего такого, чему вы поверите.

Да я и сама бы не поверила. Но это было. И в этот день все изменилось — окончательно и бесповоротно, раз и навсегда.

В дверь моего кабинета постучали. Я знала, что это Игрек. Всю неделю я с нетерпением ждала встречи с ним, собиралась с духом и готовилась устроить ему настоящий разнос, откровенно высказать все, что думаю о его поведении. Но все это мгновенно вылетело у меня из головы, когда дверь распахнулась, но Игрека там не оказалось.

— Кто там? — сказала я, глядя на пустой дверной проем. — Здравствуйте, — сказала я и еще раз поздоровалась. Мне никто не ответил, и я встала из-за стола, собираясь подойти к двери, решив, что какой-то ребенок случайно открыл ее и, поняв свою ошибку, убежал. Я хотела ее закрыть. Но дверь закрылась сама, а потом заговорила:

— Подойдите сюда, Вики.

В жизни не забуду этой минуты!

Я судорожно рванулась вперед и назад, споткнулась, схватилась за стол, чтобы удержать равновесие, но ноги мои подогнулись, и я сползла на пол, увлекая за собой бумаги. Однако тут же вскочила и хотела закричать, но горло словно тисками сдавило, и я издала лишь глухой стон. Меня охватил непередаваемый ужас — однако я почему-то сразу поняла, что все это происходит на самом деле, что это не бред и не мистификация.

— Пожалуйста, не бейте меня, — взмолилась я. Понятия не имею, с чего я так решила.

— Не бойтесь, Вики, — сказал голос. — Успокойтесь и лучше сядьте. Я и не думаю причинить вам боль. — И повторил раздельно, как это делают гипнотизеры: — Я… и не думаю… причинить вам вред или боль. Не надо волноваться, успокойтесь.

Я продолжала стоять, обеими руками держась за стол, чтобы не упасть, пытаясь унять сотрясавшую меня дрожь и чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. Вдруг Игрек снова заговорил, и по звучанию его голоса я поняла, что он подошел ближе. Он был совсем рядом, нас разделял только мой стол.

— Поэтому я и не хотел являться к вам… вот так, — объяснил он. — Я знал, что вы испугаетесь.

Я начала нести всякую чушь, просила прощения, что не верила ему, просила не пугать меня, спрашивала, зачем он пугает меня, — словом, сейчас уже не помню, что я там лепетала.

— Вспомните все, что я вам рассказал, — произнес Игрек, — и признайте, что я говорил правду. Это все, что мне нужно.

Не знаю, сколько времени я не могла вымолвить ни слова и только изо всех сил всматривалась в место, откуда шел его голос, который был слегка приглушенным и лишенным интонаций.

— Я дам вам время привыкнуть, — сказал Игрек. — Протяните руку. Ну же, не бойтесь, дайте мне руку.

Я подняла правую руку и протянула ее вперед вверх ладонью таким жестом, будто хотела снять яблоко с нижней ветки. Я чувствовала, как она дрожит, но была не в силах преодолеть эту дрожь. Вдруг я ощутила кончики пальцев чужой руки и рефлекторно отдернула руку, но затем снова протянула ее. Я начала успокаиваться, коснулась пальцев Игрека, затем его ладони в перчатках, но из такой тонкой ткани, что я чувствовала под ней текстуру кожи. Когда я отняла руку, на моих пальцах осталась серебристая пленка с зеленоватым оттенком, похожая на блестки, которыми дети украшают открытки на Валентинов день. Я потерла пальцы, и пленка вроде исчезла, оставив на коже какую-то шероховатость. Я рухнула на стул и машинально поднесла пальцы к лицу. От пальцев пахло каким-то лекарством, и я потерла их о брючину. Слова не шли у меня с языка, в голове царил полный сумбур.

— Вы этого хотели, и вот я пришел, — сказал Игрек. — Запомните этот момент. Вам нужно было, чтобы я предстал перед вами в таком виде. И я это сделал. Я, так сказать, уважил вашу просьбу. Вам необходимо было преодолеть свое личное недоверие и профессиональное. Сказано — благословенны не видевшие и уверовавшие, да только с ними обычно трудно разговаривать.

— Боже… Но почему вы просто не показали мне костюм? — спросила я. — Вы могли бы принести его сюда. Зачем вы явились ко мне в таком… если можно так выразиться, в таком виде? Вы же знали, как это на меня подействует!

— Если бы я принес сюда костюм на плечиках или в свертке, — сказал он, — разве этого было бы достаточно? Боюсь, мы до сих пор продолжали бы тот спор.

После долгого молчания я виновато произнесла:

— Простите за то, что я вам не верила.