Дьявол и Город Крови 4: всей нечисти Нечисть - Анастасия Вихарева

Конь как-то сразу приосанился, взглянув на него лукаво, будто видел насквозь, и проговорил человеческим голосом:

– Ну, погнали, Царь! Спорим, что сделаю круг и удержу тебя на спине и уроню на этом самом месте!

Ответить Его Величеству не удалось. Конь закусил узду и легко перекусил удило, оставшись без управления. Он подбросил его на спине, и поводья вылетели из рук, но удержал седока, поймав на лету. И скакнул конь в воду, и пронесся под водой, и охнул Его Величество, удивившись дворцам из камней самоцветов, и золотым монетам, выстилающим дорогу, и по воде, поднимая брызги, точно бабочка, порхнув над лилиями и лотосами, и снова не уронил седока. И скакнул на верхушку дерева, легко перемахнул через весь луг, остановившись на другой верхушке дерева, и бросился вниз как раз в том месте, где он сел, и позволил седоку упасть.

Его Величество кубарем прокатился по земле.

– Что же ты, что же ты узду-то перекусил, – водяной сокрушенно покачал головой, – Ведь не молиться теперь, а плакать!

– Он за узду потянул, она и порвалась! – ответил конь, усмехнувшись.

Развернулся и неспешно присоединился к другому коню, хвостом и гривой подметая траву, которые не доставали до земли чуток.

– Про старика не знаю, но вашей проклятой на таком коне тоже не усидеть, – сказал Его Величество, поднимаясь с колен и отряхиваясь. – Ей и на тяжеловозе не удержаться. Я вас не понимаю, имея такой… потенциал, вас бы на руках носили. Такому коню цены нет!

– Так и ей, Манечке нашей, цена не более, – сокрушился водяной. – И человека, чтобы на здоровье пожаловался. Всяк поднимает на руки и с места на место переносит, туда-сюда, туда-сюда. А с Манечкой мы про болячки свои, про редьку с хреном, про соль в костях, про несытое житье-бытие. Вроде не переносили, а полегчало. И за болотом успели побывать, и по небу прокатились, и в Раю погостили, и в Аду помучались…

– И часто вы с ней… так беседуете? – поинтересовался Его Величество, усмехнувшись. Не прост был водяной, пожалуй, он вампира вокруг пальца обведет, тот и не заметит.

– Да почти каждый раз, как топор в воду уронит, а не видит, куда упал. Стоит и щепки кидает, и вопит что есть мочи: «Дедушка водяной, забери мою худую жизнь, верни топор!» За худую жизнь мне топора не жалко. Бывало, замучу ее до смерти, а она кричит: еще, еще! – и так самого замучает, сил нет уйти под воду. Куда уж там воду мутить! Поднимут рыбоньки мои золотые топор со дна, ну и посидим, поговорим о том, о сем…

Его Величество побледнел и отвернулся.

Наскочил же! Откуда у проклятой столько умных мыслей, чтобы понять свое состояние и разобраться с тем, что вампиры ей ниспослали свыше? Знания это были чисто вампирские, которые охранялись пуще глаза. Сама она не догадалась бы, ума не хватит – ей таблицу умножения суметь бы выучить. Садо-мазо, пожалуй, не закроешь, их не только вампиры, их люди боялись, как огня, не зная, чего ожидать. Прощай вампир, когда проклятый заболевал такой болезнью. Он боролся за свою жизнь самым непредсказуемым образом: проходил все стадии проклятия, которые накачивали его половину ментального поля либидо, которое должно было поднимать у человека желание умереть, а у вампира желание от проклятого избавиться. Чаще это происходило, когда вампиры доставали не ту душу, и проклятый, имея в себе Проклятие, не имел Зова. И еще хуже, если он сам случайным образом имел в себе Проклятие на вампира.

При воспоминании о проклятой, живот свело судорогой.

«Сука!» – подумал он в который раз. Сразу захотелось проснуться: от земли этой, от водяного с кряжистым, от изб, от дурманящего аромата трав и цветущих плодовых кустов, от жары, которая плавила тело, так что спина рубашки промокла насквозь – этого не должно было быть!

А вдруг произошла ошибка? Но ведь сто раз проверяли. Это она была связана с ним, а, значит, ошибка исключается.

Так, что дальше? Зов работает, иначе…

«Что иначе, разлюблю жену? Никогда! Удавлюсь и удавлю!» Может быть, не так как раньше, но мыслей о других нет, чувствовал он только ее. Мысли о смерти? В конце концов, и вампирам не вечно быть молодыми, тем более ему, который даже не вампир пока.

– Скажи-ка, любезный, а мы… нашего роду племени приходят ли сюда? – спросил он напрямик без обиняков.

Водяной глянул на него изумленно.

– Как сказать… – развел он руками. – В руки не даются, но молитву терпим. Все как-то веселее… С Манечкой они…

Его Величество в который раз почувствовал, как при жаре во всем теле продрог до костей. Он спрятал руки под столешницу, чтобы кряжистый и водяной не заметили, что они начинают дрожать. Так, значит, вампиры все же были. Но как жили-то здесь? Может, поэтому бывают здесь так редко, что жить приходится в другом месте? Выходит, Ее Величество опять права. Он вконец запутался. Или водяной нес околесицу, или говорил правду, но не всю.

– А кто тут у вас за главного? – спросил он, взглянув на кряжистого и водяного исподлобья.

– Мы все… сами по себе и как бы вместе. Главное не нарываться, а то мы, когда боимся, нас несет! – разоткровенничался водяной. – Ведь если Манечку убьют, мы сиротами останемся! – он пролил слезу и высморкался. – Но когда горе на горе, разве ж богатырке нашей дома усидится?

– Значит, что же… она у вас вес имеет? – удивился Его Величество. – Кому она нужна? Кто бы слушать стал? Это у нас с ней горе, а без нее и горя нет!

Принять проклятую как человека, с которым запросто могли иметь дело, голова отказывалась. Тело отяжелело, голова стала мутной, не своей, в глазах появился песок.

– А как же без весу-то? – водяной выпучил глаза, будто увидел чудо. – Это я легонький… Так, я не мерил себя сегодня, – спохватился он, обернувшись к кряжистому, который, усевшись за стол вразвалку, молча наблюдал за Его Величеством, не скрывая ехидства.

– Горе у вас, что правда, то правда, – согласился кряжистый, ухмыльнувшись. – Но ведь это с чьей точки зрения посмотреть!

– Ну, не за главного же? – удивился Его Величество, совсем сбитый с толку. Похоже, оба уродца принимали его слова в том значении, в каком они употреблялись применительно к объекту. Вес у чудовища, естественно, был, и надо полагать, не меньше, чем положено иметь человеку. Тростинкой, какой была его жена, не многие умудрялись остаться до ее возраста.

– Нет! – признался водяной сокрушенно. И добавил: – Меньше ее тут никого нет.

– Значит, пропилась, проелась, и пришла проситься на постой, – удовлетворенно заключил Его Величество, чувствуя, как уходит тяжесть. В общем, он выяснил все, о чем хотел узнать. – Ну, когда надоест об слезу ее запинаться, поставите меня в известность. Мы как-нибудь решим вашу проблему.

– Обязательно известим! – пообещал водяной, раскланявшись.

На берег выплыла одна русалка, вторая, третья, четвертая. Поднялись на берег, и хвосты обернулись в ноги. Его Величество засмотрелся. Его жена была красавица, но русалки имели свежесть, которая с нее уже сошла. Особенно в последнее время. Он вдруг вспомнил, что за праздник жизни приходится расплачиваться. Да, стоило вампиру подумать или пожелать, как все начинало крутиться, и выстраивались в очередь желающие угодить. Вампир не мог сказать, что он не умеет жить, не добился, или думает чужой головой, но сам он вряд ли жил в гармонии с самим собой. Миллионы вампиров испытывали постоянное неудовлетворение по любому поводу, страх, подозрения – и лицо вампира менялось. Обмануть можно было и человека, и оборотня, и Отца Небесного, и, поговаривали, Дьявола, но только не вампира. Он видел, в кого превратится, когда чудовище, наконец, сдохнет. Первое впечатление напугало его. Но страх быстро прошел: нельзя получить, ничего не отдавая взамен. Зато вампир никогда не мучился угрызениями совести, в любое время испытывая невероятную чистоту своих помыслов, какой бы они не были направленности.