Как моя жена изменяла мне - Игорь Соколов

С тех пор прошло много лет. Я так уже ко всему привык, что даже не выхожу за ней по ночам из дому. Страдания мои утихли, и боль в душе унялась, да и сами мы постарели…

Правда, она все еще сношается с ним, но кажется, и они тоже изрядно устали друг от дружки, и, как и у нас у них это вошло уже в привычку…

По вечерам мы сидим с женой у телевизора и молчим часами. Я иногда читаю газеты, жена вяжет мне шерстяной свитер, и тянет себе под носом какой-то тягучий заунывный мотив.

Я смотрю на нее и слушаю, и порою мне кажется, что в этой заунывной песне без слов выражена ее вся порабощенная семейным бытом душа, и чем больше я живу с этой мрачною дурою, тем больше привязываюсь к ней, ибо ее измена доказала мне, что более терпеливого, и более добросовестно исполняющего свой долг человека я уже никогда не найду!

Она была абсолютно не накрашена. Эскину пришлось здорово напрячься, чтобы разглядеть ее в толпе. Когда он взял ее за руку, она что-то тихо прошептала, и Эскин с испугом отнял свою руку. Правда, за столиком, в кафе, она очень много выпила шампанского и постоянно бегала ссать. Эскину это действовало уже на нервы, но он все равно старался держать себя в руках.

– Хорошая она или плохая, но все же баба что надо, – думал Эскин, и удовлетворенно потирал под столом потные руки.

Правда, когда она выходила из-за стола, она два раза ударилась головой об его подбородок, из-за чего Эскин чуть даже не заматерился. Потом на улице она вдруг разволновалась и ни за что не захотела идти к Эскину домой.

– А я хочу домой, – мрачно настаивал Эскин, продолжая тянуть за рукав пьяную женщину, – и потом, если честно, то никто не может стопроцентно утверждать, что я тебя обязательно изнасилую!

Неожиданно последняя фраза удивила ее, и она согласилась пойти к Эскину в гости.

По дороге они купили еще бутылку шампанского, и тут же у магазина выпили прямо из горлышка. Уже смеркалось, тихие снежинки плавно падали на их раскрасневшиеся веселые лица, а потом Эскин расхрабрился, и, взяв ее на руки, стал подниматься с ней на пятый этаж. На третьем этаже они упали, правда, их зимние шапки и пальто значительно смягчили их падение. Одна только бутылка с недопитым шампанским разлетелась зелеными осколками вокруг них.

Эскин опять осторожно поднял ее и донес до своей квартиры. Правда, она была такая тяжелая, что Эскин тут же вспотел и быстро стал задыхаться. Когда он приставил ее спиной к двери соседней квартиры, а сам стал открывать свою, она неожиданно упала и очень громко запела «Интернационал».

– Вставай, проклятьем заклейменный! – орала она на весь подъезд.

Полусонные соседи тут же пораскрывали двери, и под их не совсем внятную речь Эскин затащил свою женщину к себе.

Быстро раздевшись, она без всякого стыда потребовала у Эскина расческу и тут же со смехом стала причесывать у себя волосы на лобке.

– Ты же образованный человек, зачем тебе это надо?! – болезненно прореагировал Эскин.

– Да, я же для тебя стараюсь, – обиделась она, – я хочу, чтобы она похорошела!

– По-моему, она у тебя и так в порядке, – тяжело вздохнул Эскин и вдруг почувствовал, что у него совершенно отсутствует, какое бы то ни было, желание.

– И зачем тебе это надо?! – словно угадывая его мысли, спросила она.

– Для себя, – многозначительно заявил Эскин, и деловито стащил с себя брюки.

Через час они уже забылись сладким сном, а полчетвертого утра внезапно приехала от матери жена Эскина. Она тихо открыла дверь своим ключом и в темноте легла к Эскину, приобняв его спину.

Эскин с ужасом проснулся, почувствовав себя с двух сторон зажатым женскими объятьями. На какой-то миг ему даже захотелось умереть, но, вспомнив, как вчера сосед Тимохин обещал набить ему морду, раздумал. Для того чтобы как-то выйти из этого идиотского положения, он начал толкать в бок свою спящую любовницу.

– Что тебе еще надо?! – громко огрызнулась проснувшаяся любовница.

– Кто это здесь?! – дрожащим шепотом пролепетала жена.

– Да, ну вас на хрен, – заругался Эскин, и почувствовав разоблачение, быстро поднялся с постели, и перешагнул через уже примолкшую любовницу, затем схватил одежду с ботинками в зубы, и выбежал из квартиры. Одевался он, стуча от холода зубами, в соседнем подъезде.

– Черт, черт! – вздрагивая всем телом, приговаривал он, – и надо же такому случиться!

Последние предутренние часы Эскин бродил по улицам, силясь разобраться со своими чувствами. Потом он все же набрался храбрости и вернулся домой. По лестницам он шагал на цыпочках как начинающая свою нелегкую поступь балерина. Дверь открывал ключам так осторожно, будто взламывал сейф, в котором лежало не меньше миллиона долларов.

В комнате никого не было, только на кухне горел свет, и в стеклянном проеме двери виднелись две тени. Эскин приоткрыл дверь и ахнул, две женщины с распухшими, да еще и с окровавленными мордами, с безумным вниманием и нежностью обмазывали друг друга зеленкой и тихо вздыхали, и молча плакали. На минуту Эскину почудилось, что ему все это снится.

– А ты знаешь, Эскин, что это моя сестра, пусть и двоюродная, но все же сестра, сеструха, – неожиданно прервала молчание его жена, и Эскин стыдливо поежился, и опять быстрее молнии кинулся из дома.

– Черт, черт, – приговаривал Эскин, стремглав пролетая лестничные пролеты, – с ума сойти и не проснуться!

– Эх, с хмельной познаться, с честью расстаться! А тут ваще, ирония судьбы! – минутой позже шептал он, обходя заснеженный двор.

– А что будет потом?! Ведь сестры, не чужие люди, глядишь, помирятся, и меня простят! – Эскин с надеждой в голосе, развернулся на 180 градусов к дому, – помирятся, простят, простят, помирятся, а потом, а теперь… А теперь они меня будут трахать сообща, – со страхом думал Эскин, шевеля ногами легкие сугробы.

Часто вздыхая, он приглядывался, еще не понимая, что две хорошо знакомых ему морды, торчащие из окна на пятом этаже, целятся в него одновременно из двух пистолетов.

Выстрелы прогремели одновременно, но Эскин все же остался жив. Однако по какой-то странной иронии судьбы он лишился своих ушей…

С тех пор, как жена со своей сестрой отстрелили Эскину уши, Эскин впал в депрессию. Конечно, в институте красоты из оставшихся рваных кусочков ему все же кое-что сшили, к тому же Эскин отрастил длинные волосы с бородой и почти скрыл свое физическое уродство, но вот жена с сестрой продолжали действовать ему на нервы.

Каждую ночь по очереди Эскин должен был удовлетворять то жену, то ее сестру, то обеих сразу. От такой суровой жизни Эскин запил. Это помогло, но совсем ненадолго. К тому же, жена с сестрой заставили его вшивать торпеду, и теперь Эскин не мог пить. Тоска разрасталась как тропическое растение, хищно обхватив несчастного Эскина за его натруженные чресла.