Драма на трех страницах - Александр Пономарев

я уже было выскочила гулять на улицу, меня остановил крик мамы. Она подозвала меня к себе, и у нас тогда состоялся примерно такой разговор:

— Эмми, а ты куда? — подозрительно спросила мама, качая на руках Лайзу.

— Гулять, — аккуратно ответила я, чувствуя недоброе.

— Тогда возьми с собой сестру, и погуляйте по двору. Пора тебе приучаться помогать с ней.

— Ну ма-а-ам… — заныла было я, но тут внезапно в маму словно бес вселился. Такое с ней иногда бывало: она бледнела от ярости, руки у нее начинали мелко трястись, а глаза становились безумными. Она положила на лавку Лайзу и схватила меня за ворот, подтягивая прямо к своему страшному злому лицу.

— Ах ты мелкая дрянь! Я тебя и кормлю, и пою, а ты с сестрой родной не хочешь знаться! — оскалившись, словно бешеная собака, она выплевывала из себя брань и трепала меня из стороны в сторону как соломенную куклу. — Ты вся в своего отца! Тварь! Чтоб он сдох в канаве, падаль!

Мне было безумно страшно, я боялась даже звать на помощь, зная, что мама разозлится ещё больше. Наконец она перестала меня мотать, подняла в воздух и бросила на пол, точно наш горшок год назад. Возможно, она надеялась, что я так же, как и он, расколюсь надвое. А может, просто хотела сделать мне побольнее. Но что произошло дальше, когда я не разбилась на множество кусочков, я не помню. Кажется только, что было очень больно…

На следующий день мне все же пришлось пойти гулять с Лайзой. Я села с ней на крыльцо и слушала, как из-за забора кричат ребята. Пойти к ним я не могла: они, увидев Лайзу, принялись бы издеваться, и никакие угрозы и тумаки не смогли бы их унять. Я уже говорила, что она была особенной, но так толком и не объяснила, почему. Она не могла ходить — ни в годик, ни в два, ни в пять. А еще не могла сама кушать, и кормить её приходилось маме и мне. Мы её мыли, одевали, причесывали… Наверное, поэтому папа от нас и ушел — не хотел он всего этого делать. И я тоже не хотела, но уйти мне было некуда, и оставалось либо смириться, либо ненавидеть. И я выбрала второе.

Сестра отняла у меня всё. Детство, друзей, папу… а потом и Нейла. Чем старше становилась Лайза, тем большее место она занимала в мамином сердце. Ведь она была примерной дочерью, не то, что я, не желавшая сутки напролет сидеть в изножье сестринской кровати и развлекать её, как делала это мама. Когда мне было тринадцать, я сбежала ночью из дома в соседнюю деревню и вернулась только через два дня. И первое, что я услышала, был крик: «Как ты посмела бросить родную сестру?!» А что я? Я всего лишь хотела избавиться от этого противного ощущения, что мы с Лайзой — один человек! Хотела пройти по улице, где на меня не смотрят с насмешкой! Просто хотела поговорить с другими людьми! Я впервые в жизни прокричала всё это маме в лицо. И через полчаса лежала в сенях и скулила от боли, моля давно забытого отца вернуться и забрать меня из этого ада…

Когда мне было семнадцать, мама сильно заболела, и на меня свалился уход за ними двумя. Казалось, это никогда не кончится: приготовить еду, покормить сначала Лайзу, потом маму, сводить то одну, то вторую на ведро, обтереть мокрой тряпкой, напоить, поговорить, укрыть, переодеть, подать… Но не прошло и пары месяцев, как мама умерла. Наверное, боги смилостивились надо мной и забрали её к себе. После этого управляться с одной Лайзой стало несравнимо проще, да и с плеч будто свалился могильный камень, до того хоронивший всю мою жизнь. Теперь я могла пойти куда угодно, запоздать с кормежкой Лайзы, а то и вовсе не разговаривать с ней, если мне не хотелось. Ей больше некому было жаловаться. И я наконец потащила стянутое Лайзой одеяло на себя. Я ночевала в других деревнях, пила до беспамятства, знакомилась с мужчинами в харчевнях — до того мне хотелось забыть о своей прошлой, одной на двоих с Лайзой жизни! Но никогда я не приглашала никого в дом, ведь там меня ждал мой гнет, мой позор, моя тень, иногда оставленный без еды и воды на несколько дней.

Первым, кто побывал у нас, стал Нейл. Он был проезжий и не знал ничего ни обо мне, ни о моей семье. У нас с самого начала как-то было всё по-серьёзному, не как с другими. Мы даже переспали с ним не в первый день. Когда Нейл узнал, что я — сирота, и что у меня есть свой дом, то стал уговаривать меня и так, и эдак, чтобы я приютила его. И в один из вечеров я сдалась.

По дороге к дому мы много молчали. Я думала о том, что за Лайзой я ухаживала позавчера, и теперь она, должно быть, ужасно выглядела и пахла. Перед калиткой я собралась и призналась:

— Нейл, я тебе не рассказывала… У меня есть сестра.

— Хорошо. Она дома?

— Да, но…

Нейл сделал шаг, но я удержала его за локоть.

— Не переживай, Эмми. Познакомимся с ней. Или ты боишься, что она меня не одобрит?

— Да нет же. Лайза — моя младшая сестра. И она… особенная…

Даже в темноте мне удалось различить замешательство на лице Нейла.

— Она не умеет ходить, говорить. Целыми днями лежит на кровати…

— О, так это ерунда! — с облегчением выдал Нейл и решительно пошел к дому.

«Ничего себе!» — мысленно охнула я, пораженная его словами. Мне казалось, что, как только он узнает о Лайзе, так сразу уедет восвояси. «Неужели он примет нас?..» Давно утерянная надежда затеплилась где-то глубоко в груди. Мы зашли в сени, где я зажгла лучину и пальцем поманила за собой Нейла, с интересом осматривающегося по сторонам.

— Лайза, это я! Со мной Нейл, он хороший, не волнуйся!

— С замиранием сердца я отворила дверь в горницу и подошла к кровати, на которой лежала укрытая по шею Лайза. Нейл неуверенно приблизился и встал рядом.

— Лайза,