Дети немилости - Ольга Онойко

Однако он желал окончательно посрамить сомневающихся — а для этого нужно было написать что-нибудь новое. Но после пробуждения из-под его пера ещё не вышло ничего, что сам он счёл бы удачным. Эрдрейари опасался, что его дар не вернётся. При мне он только раз обмолвился об этом, но в самом деле весьма тревожился.

…Онго выхватил блокнот из-под моей руки, изящным движением вырвал лист, скомкал и бросил в корзину для мусора. Я несколько растерялся.

— Оставь, — повторил генерал, усмехаясь. — Ты хочешь ехать на авиаполе, Мори?

— Я думал о том, чтобы отправиться через город пешком, — признался я. — Но, боюсь, из этой затеи ничего не выйдет.

— Почему? — деликатно спросил Онго; он хорошо знал ответ.

— Меня не выпустят без охраны, — вздохнул я. — За мной потащится целая рота. Ездить под конвоем ещё сносно, а вот гулять уже неприятно.

И я покосился на Онго с удивлением: генерал рассмеялся.

— Этой беде можно помочь, — сказал он и отеческим жестом положил руку мне на плечо. — Если пожелаешь, конечно.

— Каким образом?

Онго хмыкнул, помедлил немного и стал расстёгивать плащ.

Я встрепенулся.

Вообще-то подобный способ отвязаться от сопровождения в юные годы использовался мною не раз: довольно сложно бегать на свидания, если о твоей безопасности печётся столько людей, которым больше нечем заняться. Но генерал!..

— Со времён моей молодости ничего не изменилось, — сказал Эрдрейари, всё ещё смеясь. — Не думаешь же ты, Мори, что тебе первому пришла в голову эта идея? Я и сам неоднократно использовал подобную тактическую уловку, только с другой стороны… ах, воспоминания.

Я улыбнулся. В своё время Эрдрейари был красавец и сердцеед.

— Лаанга ещё не закончил свою работу, — с неудовольствием добавил Онго, щёлкая пальцами, — я, откровенно говоря, весьма утомился ждать. Очень хочется выкурить трубочку и что-нибудь пожевать. Надеюсь, тебя не шокирует вид человека в костяной форме.

— Меня даже Лаанга не шокирует. Со своим некромантским чувством юмора.

— Вот и хорошо, — резюмировал Онго, накидывая свой плащ мне на плечи и оценивая вид критическим взглядом. — Иди, Мори. Встречай Эррет. Мы одного роста, в здании различие в пластике движений не так заметно, а на улице…

— На улице меня раскусят, — согласился я, чувствуя, как внутри разгорается азарт. — Живой, надевший плащ поднятого… что обо мне подумают?

— Что ты либо убийца, либо влюблённый, — ответил Онго, подавая мне маску. — Так было и так будет…

И вдруг застыл. Я, не уследив, неловко дёрнул маску из его рук.

— Мори, подожди.

— Что?

— Мои знаки начертаны на маске, — сказал Эрдрейари. — Но у тебя-то есть живая плоть. И перед тем, как выйти из дома, стоит написать хотя бы Исток.

Я невольно поднял руку к скуле.

Я действительно забыл нанести знаки.

И тут меня самого посетило дурное предчувствие.

Я шёл по набережной Яневы навстречу течению.

Плащ Онго бился на ветру; выдайся утро чуть жарче, я бы вспотел, но на холоде мне гулялось вполне уютно. Немногочисленные прохожие не обращали на меня внимания, принимая за офицера Особых корпусов. Я намеревался снять плащ, когда отойду подальше от Данакесты: свернуть в безоконный проулок, сложить тяжёлую ткань и припрятать где-нибудь. Но пока моё лицо скрывала маска поднятого, и свежие знаки горели под ней, точно на чернила внезапно открылась непереносимость.

Знаков много. Каждый выбирает те, что понадобятся ему сегодня. Но «исток» наносят все: с него начинается лицевая роспись. В старину человека без «истока» на скуле могли и поколотить: считалось, что пустолицый приваживает злых духов. Чужак так попросту рисковал жизнью.

У меня в кабинете на столе лежит роскошный подарочный альбом, Энциклопедия знаков. Один из немногих удачных подарков моей матушки. Она любила подарки с намёком, и могла донамекаться до женских серёг — с целью побудить меня искать супругу. Но за альбом я ей благодарен. Там сыскалась «ледяная чайка», усложнённая модификация «чайки бесстрастия», и только мощный знак дал мне силы продержаться в день Весенних торжеств…

Я хорошо помню тексты-пояснения. «Знак, именуемый „истоком“ — короткая, прямая вертикальная линия, пересекающая скулу под серединой левого глаза. К основному знаку могут примыкать дополнения: „небесный“ — слегка выгнутая линия между левой скулой и левым нижним веком, начинается от центра глаза и заканчивается на виске, „земной“ — прямая линия, проходящая по левой щеке параллельно линии подбородка. В упрощённом толковании „исток“ означает бытие, реальность того, кто носит знак. По древнему поверью, призраки и злые духи не могут носить его, на их лицах он каждый час исчезает, и потому злой дух всегда имеет при себе склянку чернил. Если он не будет подновлять знак, то исчезнет сам»…

По правую руку от меня струила тёмные воды прекрасная Янева, дева-река. Старые кварталы столицы заканчиваются там, где она сливается с возлюбленным-Неи. Сказки об этой чете рассказывают няньки, школьники читают их в азбуках. Неи похитил призрак, а сам принял его облик, чтобы жениться на красавице. Янева не могла доказать, что перед нею не её настоящий жених. Тогда она стала любезничать с призраком и добилась того, что бедняга забыл о времени, не успел подновить знак и исчез.

Думается, что Янева была похожа на Эррет.

«…высокое толкование мало отличается от обыденного. В магии „исток“ — это первичное, аморфное тело заклятия».

Я, пожалуй, перестарался, выбрав оба «истока», «млечный лебедь» и «равноденствие», и под маской был расписан, как дамская шкатулка. Эррет позабавится… Но то, что я сумел забыть о знаках, вкупе со словами Эрдрейари о Лаанге, встревожило меня настолько, что недурно было бы впридачу написать «чайку». Для успокоения чувств.

Я отмахивал шаги по брусчатке набережной и размышлял.

У Лаанги дурное предчувствие… знать бы, с чем оно связано. Магов такого уровня предчувствия попусту не беспокоят. Но Лаанга — не верховный маг, не член Комитета, он старше всех государственных институтов и, если быть честным, судьба страны ему безразлична. Падёт эта империя, встанет новая, а Лаанга останется Лаангой. Мне трудно предположить, что могло встревожить его настолько, чтобы это ощутил Онго. Что-то сугубо магическое? Эрдрейари умнейший человек, но я могу в первом приближении восстановить ход его мыслей. Если у Лаанги возникли проблемы в недоступных простому человеку высях и безднах, зачем об этом знать мне — знать и тревожиться? Какая связь между заботами Лаанги и убийством моих родителей?

Увы, безнаказанно явиться к Лаанге с вопросами может одна лишь Эррет.

«Нужно будет поговорить с ней об этом», — постановил я, а потом поморщился и мысленно отложил разговор — по крайней мере, до завтра. Эррет взяла на себя дом Улентари. Бесчеловечно немедля по возвращению из Улена навязывать ей новое дело, к тому же столь щекотливое. Конечно, Эррет принадлежит государству даже в большей степени, чем я. Но некогда она позволила мне выбирать между двумя своими ипостасями, и я сделал выбор: сначала она приходится мне возлюбленной, и только потом — первым советником.