Дети немилости - Ольга Онойко

Словно одобряя мои слова, впереди негромко прозвенели колокольчики. Среди их журчания томной кошкой протянулась мелодия флейты, а той нежным переливом отозвалась лютня. Голос струн сливался с шумом фонтана. Слишком рано для бродячих музыкантов, в такое время они отсыпаются после ночного труда, да и мелодия звучала непривычная — не уличные куплеты или новомодная ариетта, а старинная северная песня.

Не веря своим ушам, я ускорил шаги.

Какая странная и редкая удача… Их всегда было немного, теперь и вовсе почти не стало. Северное княжество Меренгеа становится промышленным, отступают леса, гигантские волки уходят всё дальше к ледяному океану и реже отзываются людям. Им противны фабрики на окраинах и улицы, заполненные паровиками. Трудно представить, что они захотели прийти сюда, в среброкаменное сердце столицы, но они здесь и собираются танцевать.

Доброе предзнаменование.

До прихода арсеитства северяне поклонялись Великим волкам, и до сих пор почитают прежних богов. Народы Меренгеа упрямы как камни, они готовы были пролить кровь за веру предков, но не изменить ей. Есть легенда о добром ваятеле, который зажёг свет в их сердцах. В ту пору, когда меренцы жгли церкви и убивали священниц, в одном селе пахари приходили к храму охотно и мирно. Изучив обстоятельства, князь обнаружил, что ваятель, присланный вырезать статую Арсет, поставил рядом с нею кумиры Великих волков — так, будто бы звери защищали её. Тогдашний князь Мереи был мудр, и послал спросить совета у Младшей Матери, прежде чем запрещать и карать. Теперь в Меренгеа исповедуют разрешённую ересь: северяне верят, что рядом с Арсет в вечной битве сражаются Великие волки.

Выйдя на площадь, я остановился в стороне, под арочным сводом, боясь потревожить их. Старший танцор сидел на краю фонтана и брызгал водой в крохотных волчат, игравших в бассейне. Шкура зверёнышей ещё не успела приобрести знаменитый серебряный отлив: волчата были молочно-белыми. Самый большой волк дремал, вытянувшись на солнечной стороне. Литые из серебра ивовые ветви с подвешенными колокольчиками трепетали в руках молодой танцовщицы, которая плавно ходила по кругу, изредка всплёскивая тонкими обнажёнными руками. За ней, вытягивая морду, следовал другой волк. Чуть поодаль, на скамейке, сидели рядышком флейтист и лютнистка. Кажется, началось с музыкантов, которые захотели сыграться, а юный волк с азартом отозвался и увлёк в танец подругу…

Серебряные ветви взлетели как крылья и скрестились над её головой. Сильные ноги переступили, плеснула широкая юбка, открывая колени. Волк поднимался на задние лапы, опускался, ритмично поводил головой из стороны в сторону. Танцовщица кружилась, закрыв глаза, а он ходил вкруг неё — громадный, умный серебряный зверь, достававший ей головой до плеча. Перескочив бортик, прибежали волчата и сунулись девушке под ноги. Она ловко переступала через них, прыгала и уворачивалась, грациозная как бабочка…

Танец кончился, девушка села, разбросав юбку, а я всё смотрел на них. В устьях переулков собрались зрители; в ранний час их было немного, но волчьи танцоры выступают не ради денег и аплодисментов. Их невозможно вызвать на вечер, заказать выступление за деньги, и даже пригласить как друзей получится не всегда. Волки просто откажутся танцевать. Танцоры Меренгеа странствуют там, где им нравится, и пляшут тогда, когда хотят. Всякий рад дать им приют и пищу, ведь они приносят с собой удачу: самые свободные люди на земле.

Я улыбался.

Коли уж речь идёт о знамениях и предчувствиях, то дурные уравновешиваются добрыми. Что бы ни тревожило Лаангу, но летит ко мне Эррет, украшение судьбы, премудрое и прекрасное создание, гордецам Восточных островов отправился внушать смирение сам Эрдрейари, а я увидел на набережной волчьих танцоров.

Я разглядывал их, как ребёнок. Длинные волосы старшего танцора пробила седина, но тело его оставалось крепким телом молодого человека. Его партнёрша — подруга? дочь? — движения её отличались необычайной грацией призрака или богини, но черты лица оказались неправильными, по-человечески тёплыми. Лохматый дударь любовно разглядывал свой инструмент, приблизив к лицу. У северян тёмные волосы, а он, судя по шевелюре, пришёл с юга, или же был плодом смешения кровей. Смуглая худая лютнистка что-то говорила ему, обнимая лютню.

…Мне стало холодно под толстым плащом.

Маска Онго показалась невыносимо тяжёлой, ноги приросли к земле.

«Это не она, — подумал я. — Это не может быть она».

Музыкантша выпрямилась, склонила голову к плечу, выслушивая ответ собрата; её жесты немного изменились из-за того, что плоть высохла, но я узнавал их. Я узнал бы их во сне, в бреду и после собственной смерти. Волки Меренгеа… мы так часто говорили с нею о старой вере её земли, а потом некроманты сказали, что она желает только покоя и просила не приходить к усыпальнице…

Она не узнавала меня.

Что удивляться? Если она и бросила случайный взгляд в мою сторону, то поняла, что под плащом живой — поднятые не путают — и мигом забыла об этом. Приняла, как и предупреждал Онго, за таящегося влюблённого. «Это не она, — сказал я себе, борясь с замешательством, которое стало уже постыдным. — Аргитаи не отпустил бы её. Это не Алива». Право, Алива не могла оказаться здесь, вдали от родного дома, с бродячими танцорами… её брат не позволил бы ей подвергать себя опасности, даже после смерти… «Это не она», — повторил я, уже сознавая очевидную ложь.

Теперь девочек называют всё больше именами рескидди, а не уаррскими, да и у мальчишек имена часто оканчиваются на «сен», а не на «о» или «аи». Она носила поющее древнее имя, княжна Меренгеа, Алива Мереи. Носила и носит, но теперь мне нельзя произнести его так, как произносил прежде. Она ушла из числа живых.

Как я ни приказывал себе сдвинуться с места и подойти к ней, всё не мог сделать первый шаг.

Но повернуться и уйти я тоже не мог.

Если северные некроманты не обманули меня, и Алива действительно не хотела меня видеть, возможно, мне следовало бы скрыться, не привлекая её внимания. Я бы и скрылся, ответь она чуть раньше на моё письмо. У меня было к ней дело, которым я не мог пренебречь.

«Если я не заговорю с ней сейчас, — подумал я, — то уже никогда не заговорю».

Я сжал зубы и пошёл к музыкантам; ноги были как деревянные, и во рту сухо до горечи. Волчата проводили меня глазами и заскулили, огромная волчица подняла голову… Я остановился за спинкой скамьи.

Алива обернулась, всё ещё не узнавая меня. Над плотью княжны работал великий мастер, настоящий художник, и ей не требовалась даже маска, не то что перчатки и плащ. Знакомые черты не исказились, лишь стали тоньше; кожа потемнела, и знаки на лице были не написаны чернилами, а выложены тонкой проволокой из драгоценных металлов.

Я снял маску.

Алива вздрогнула и замерла. Глаза её расширились, и стало видно, как пожелтели и высохли белки; чёрный язык скользнул по губам. Ногти мои впились в ладони. Сердце стало тяжёлым, как свинцовая чушка. Серебряная площадь и светлое небо плыли в глазах, обволакиваясь туманом, а мёртвое лицо Аливы оставалось невыносимо чётким. Я скрипнул зубами.