Лунная нить - Изабель Ибаньез

– Что тебе надо?

– Просто поддерживаю беседу, – отвечает он. – После Руми я – главный человек, с которым вам предстоит проводить время до Карнавала.

– Какая удача.

Тихо усмехнувшись, он снова начинает махать зевакам.

– Попробуйте иногда улыбаться, вам понравится.

Я собираюсь ответить, но тут впереди начинается какая-то неразбериха. Как можно говорить об улыбке человеку, который находится в заточении? Шум нарастает, и Хуан Карлос подманивает стражника, едущего сзади.

– Возможная угроза. Следи за кондесой.

С этими словами он направляется прямо в центр толпы. Я не могу разобрать, из-за чего там так шумно: то ли драка, то ли люди разволновались оттого, что Аток проехал всего в нескольких шагах от них. Я быстро теряю Хуана Карлоса из виду; оставшийся со мной стражник активно подгоняет меня, пока мы наконец не минуем шумную толпу.

Хуан Карлос никак не возвращается. Тем временем процессия продвигается по узким извилистым улочкам, ведущим к самому сердцу города. На площади Солнца уже собралась огромная толпа лаксанцев. Торговцы продают засахаренную кукурузу, жареные орехи в глазури из корицы и кайенского перца. Некоторые выжимают свежий мандариновый сок в глиняные кружки и раздают их за три ноты.

Гул толпы, болтовня, звуки животных и голоса людей, стук колес, проезжающих по лужам, и грохот телег напоминают мне о жизни до восстания. Купцы выкрикивают цены на товары, пытаясь уговорить хоть кого-нибудь купить то, что им не нужно; в храме звонят колокола; где-то высоко ворчат каменщики. Они строят фантастические башни до небес, окна которых будут смотреть на далекую лавандовую гору, окутанную туманом.

Я люблю мелодию города. Оказавшись в иллюстрийской цитадели, я с горечью осознала, как угнетает абсолютная тишина. Понадобились годы, чтобы привыкнуть, но мне все равно было неуютно.

Я наблюдаю за тем, как веселятся и болтают люди в толпе. Все здания украшены лентами и флагами; повсюду растения в горшках. А в самом центре площади расположена платформа, где трое заключенных ожидают своей участи. Я прищуриваюсь, чтобы получше их рассмотреть.

Там Ана. Связанная и с кляпом во рту. Я цепенею от ужаса и придерживаю коня.

– Как это понимать? – спрашиваю я, внезапно ощутив сильный приступ тошноты.

– Шевелись, – буркает в ответ стражник, отбирая у меня поводья.

Я часто моргаю, все еще надеясь, что это лишь обман зрения. Но Ану ни с кем не спутать. Она стоит, гордо подняв голову, и утренний ветерок колышет ее седеющие волосы. По обе стороны от нее – связанные иллюстрийцы. Выстроившись в ряд, они ожидают казни.

– Ана! – кричу я. – Аток! Вы обещали! Вы сказали…

Гневно сдвинув брови, Аток резко разворачивается в мою сторону. Стражник, едущий рядом, перетаскивает меня с коня к себе на колени и зажимает рот грязной лапой. Я яростно отбиваюсь, но он спокойно направляет коня вперед, пробиваясь сквозь толпу.

Я озираюсь и замечаю Сайру. Ноги широко расставлены, кончики пальцев слегка соприкасаются: всем своим видом он демонстрирует бескрайнее терпение и спокойствие. Свита Атока постепенно окружает платформу. Стражник сильнее зажимает рот, но мне удается укусить мясистый палец, и он вскрикивает от боли. Выскользнув из его рук, я падаю на мостовую, больно ударяясь коленями. Но я почти не чувствую боли. Обхожу лошадь и бросаюсь вперед, волоча по грязным камням свое смехотворное платье. По пути расталкиваю зевак: самое главное – поскорее добраться до Аны.

Ее плечи напрягаются, глаза расширяются от удивления. Ана тревожно вскидывает голову: видимо, заметила меня. Но уже в следующее мгновение грубые лапы вцепляются мне в плечи и талию, оттаскивая назад, и я оказываюсь в плотном кольце воинов Атока. Я пинаюсь и толкаюсь, но с таким же успехом можно было бы драться со статуями.

Глашатай выходит вперед, объявляя о выступлении короля, и все падают ниц. Я временно прекращаю отбиваться, чтобы перевести дух. Некоторые лаксанцы умудряются разглядеть меня за спинами стражей и с интересом наблюдают за моими действиями. Плевать! Аток дал мне слово. Он обещал, он… О Луна. Я крепко зажмуриваюсь. Он сказал, что пленники смогут покинуть замок. Всё. Хрипло усмехаюсь. Он обвел меня вокруг пальца.

Лжекороль выходит на платформу и заслоняет от мен я Ану.

– Встаньте, лаксанцы.

С надеждой и страхом вглядываюсь в толпу в поисках знакомых лиц. Повсюду стражи Атока с копьями наготове. Если кто-то попытается освободить пленных, будет много крови. Аток выступает с речью, и от его слов меня пробирает дрожь. Он говорит об уничтожении последних мятежников и победе над угнетателями. На глаза наворачиваются слезы, но я не хочу, чтобы кто-нибудь заметил.

Верховный жрец Сайра присоединяется к Атоку. Толпа затихает. Только сейчас понимаю, что Аток закончил разглагольствовать и время пришло. Но я не готова. Сайра вытаскивает кляп изо рта Аны.

– Ана, ты послужишь примером для всех иллюстрийцев Инкасисы, – произносит Сайра. – Пусть кондеса увидит, что произойдет с ее людьми, если они откажутся покориться Его Величеству, верному слуге богини земли и бога солнца, королю Атоку!

Ана смотрит в мою сторону. У меня не получается перехватить ее взгляд: один из стражников загораживает обзор. Эта женщина привезла меня в иллюстрийскую крепость. Научила обороняться. Заботилась о том, чтобы у меня всегда была вода и еда. Это мама Софии, за которую я поклялась отомстить. Без ее магии мы практически безоружны. Без нее мост станет видимым, и у моего народа не останется ничего, кроме каменных стен крепости, чтобы защититься от армии Атока.

Я толкаю стражников в спины, но они не двигаются ни на дюйм.

– Кондеса! – зовет Ана.

Я замираю. Руки дрожат, и я боюсь посмотреть ей в глаза. Я подвела ее. Наконец наши взгляды встречаются. Ее лицо спокойно и выражает решимость и смирение перед судьбой. Я понимаю, что она хочет сказать этим взглядом. Последнее напутствие для ее детей – Софии и Мануэля. Для меня.

Город наш. Инкасиса наша. Не забывайте об этом. Боритесь за каждый камешек, за каждую горсть земли. Не давайте слабину, иначе потеряете все.

Эти слова звучат так четко, будто она только что прошептала их мне на ухо. Я выросла на этих заповедях. Все мои действия и мысли основывались на этих истинах. Ла Сьюдад принадлежит нам, иллюстрийцам: все улицы и переулки, все здания и дома, все стены и железные ворота. Нам, а не этому самозванцу.

Ярость разгорается во мне, словно пламя факела, и я больше не могу молчать.

– Аток! – взрываюсь я. – Лжец! Мерзавец, вонючая куча…

В толпе слышен крик. В короткий миг вспыхивает надежда, что это иллюстрийцы пришли на подмогу. В воздухе раздается громкий свистящий звук, и я вижу, как что-то стремительно приближается к стражнику, охраняющему иллюстрийских пленных. Сердце замирает. В следующее мгновение мощный удар сбивает его с ног, и он падает в толпу.