Убийство по Шекспиру - Лариса Соболева

Общежитие принадлежало заводу, завод выделил несколько прозванных гостинками малогабаритных квартир УВД. Квартиры действительно крошечные, но в каждой есть душ совместно с туалетом, кухня и прихожая. В этом двенадцатиэтажном улье проживает разнообразный контингент. Частенько жильцам из правовых органов приходится разгонять оргии в свободное от работы время. И вот этот контингент гулял сейчас у Кости!

Степа выключил магнитофон, громко, перекрывая возмущение гостей, сказал:

— Граждане! Банкет закончен! Пора расходиться по бункерам.

— У меня отвальная… — возразил Костя, делая бесплодные попытки встать.

— Миленький, присоединяйся, — улыбнулась девица, которой вблизи оказалось лет тридцать, а то и больше.

— Да че ты! — подал голос кто-то из мужчин. — Мы Костю провожаем…

— Да! — взмахнул руками Луценко. — Меня провожают в командировку!

— Вот именно, — подтвердил Степа. — Ему завтра ту-ту на задание, он должен быть в форме. Будьте добры, подчинитесь просьбе. Пока просьбе.

Для верности Степа помахал удостоверением. Оно так лучше, а то не успеешь познакомиться, как рожа мигом превратится в месиво. Ментов в этом тараканьем питомнике уважают. Значит, боятся. Эффект удостоверение произвело — гости с неохотой расходились. Тридцатилетняя девица запечатлела прощальный поцелуй на распухшей скуле Кости, потом поднялась, одернула коротенькую юбку на упитанных окорочках. Луценко потянулся за ней, хватая за руку:

— Останься, Э… Э… Элла! Они сейчас уйдут, а мы… чшш! — и приложил палец к губам, давая понять, что наедине им будет значительно интересней. Но тут в объектив попал Заречный. — Степа, отвянь, а? Будь другом.

— Я отвяну, но когда все уйдут! — Степа выразительно посмотрел на Эллу. Та скривила кумачовые губы, мол, какой же ты козел. — Девушка, вы не понимаете? У него служба завтра с пяти утра.

— С пяти?! — ужаснулся Костя. — Почему с пяти?!

Степа не удостоил его ответом, а вывел за локоток недовольную девицу, вернулся. Костя уже мирно спал. Закрыв дверь на ключ, Заречный спустился этажом ниже, ворча:

— Ты у меня теперь под домашним арестом будешь! Я тебе завтра устрою попойку, ты ее навеки запомнишь!

Яна сидела за учебниками. На Степана ноль внимания. Он приблизился и виновато чмокнул ее в щечку. Яна вскинула руки, обняла его за шею:

— Мы опять не ходили в бассейн.

— Угу, — зарыл лицо в ее волосы Степа. — Прости, Янка, так получилось.

— Степа, мы с тобой год вместе, а ты еще не познакомился с моими родителями. Как это называется?

— Помню. Завтра у них ужин.

— Я третью неделю не ночую дома. Меня папа убьет.

— Он меня убьет, если ты пойдешь ночевать домой. У меня поджилки трясутся при упоминании о твоем папе. А будущей тещи я вообще боюсь.

— Да не волнуйся, завтра за ужином ты официально попросишь моей руки, и папа будет доволен. А маму бойся. Если ты ей не понравишься, не знаю, что и будет.

Степа вздохнул и дал себе слово, что завтра — пусть хоть наводнение случится, хоть светопреставление начнется — обязательно пойдет знакомиться с родителями Янки. Действительно, нехорошо до сих пор не познакомиться с будущими родственниками.

Утром Степа с огромным трудом разбудил Костю. Он тряс его, как грушу, стащил с дивана, а тот упал на пол, свернулся калачиком и продолжил спать, при этом что-то бубнил невнятно. Тогда Степан, набрав полный рот воды, прыснул ему в лицо. Костя приподнялся, вытер ладонями лицо, глаза и сказал:

— Заречный!.. Ты садист. Отвянь.

— Ты что, до сих пор пьян? — вытаращился Степа.

— Нет, — снова укладывался на диван Костя. — Голова трещит. Я умираю.

— А где пиво? — грозно навис над ним Степа. — Где мое пиво? Я его разве для того покупал, чтобы ты шлюх, больных сифилисом, поил?

— Сифи… У кого сифилис? — побледнел и без того бледный Костя.

— У твоей телки вчерашней! — безжалостно добивал его Степа. — Я ее еле-еле из-под тебя вытащил! Она же всем известная. Сифилис, гонорея — весь набор при ней. А ты чуть при всех ее… я вовремя пришел.

— При всех? — не помнил вчерашнего вечера Луценко. — Что ты этим хочешь сказать? При ком я ее?.. И кого я при всех?..

Степа едва не рассмеялся в голос, глядя на растерянного, опухшего, с побитым лицом Костю. Сдержался. Если не остановить сейчас разгул, все насмарку пойдет. Надо так пугануть, чтоб на всю жизнь зарекся напиваться до скотского состояния черт знает с кем.

— Да тут такое творилось! — схватился Степа за голову, припомнив, как это делали актеры на спектакле. — Откуда взялись собутыльники?

— Я, кажется, пригласил… не могу пить один, я ж не алкаш. Больше ничего не помню. Слушай, а я с этой… целовался?

— А то как же! И не только целовался. Она мне сама рассказала, что ты с ней делал.

— Мне в поликлинику надо… — проблеял Костя, похолодев как ледышка.

— Ну уж нет. Ты обязан провести операцию. Да сейчас еще и признаков болезни нет, а вот через неделю ясно будет: подцепил или не подцепил. Ой, да через три дня сам узнаешь, без врача. Но не беспокойся, гонорея быстро лечится, к тому же отучишься пить, при лечении от гонореи нельзя в рот спиртное брать. А вот с сифилисом похуже дело будет.

— Откуда ты такой подкованный? — проворчал Костя, потирая грудь. И вдруг простонал: — Какой же я дурак! А все ты, Заречный! Выставил батарею бутылок, я б один не справился. Дай кефира, он в холодильнике.

Кроме кефира, там ничего не было. Хорошо погуляли. Костя жадно глотал кефир из пакета, выпив полностью литр, упал на подушку, тяжело дыша.

— Так, — деловито сказал Степа. — Двухдневная пьянка отменяется, ты и так получил алкогольное отравление, это я не рассчитал, виноват, каюсь. Отдыхай… Ты куда?

— В душ, — еле поднялся Костя. — Помоюсь.

— Не вздумай, — толкнул его на диван Степа. — От тебя должно за версту нести потом, перегаром, дерьмом и т. д. Где деньги? Я куплю тебе чего-нибудь пожрать.

— В ящике стола, — указал Костя, выбросив руку, которая сразу безвольно упала. Степа выдвинул ящик. — Попить купи… «Фанты» холодной. И минеральной воды. И ряженки. И…

— В ящике денег нет.

— Были там, клянусь. Я не трогал, — Луценко от потрясения привстал. — Ты хорошо смотри! Под бритвой паспорт, под паспортом и лежат.

— Отлично! — съязвил Степа, а после принялся хохотать. — Мента еще и ограбили! Ты их поил, а они тебя ограбили. Нет, это же… Ты только никому не говори, засмеют. Сколько там было?

— Три с половиной штуки, — понуро промямлил Костя и с трудом поднялся.