Убийство по Шекспиру - Лариса Соболева

Долгонько она смотрела на желтенький лист, сложенный вдвое, с надписью: «Коварство и любовь». Степе показалось, будто администраторша впала в транс. Что ее так загипнотизировало? Он слегка подался корпусом вперед, заглянул в лицо администраторше. И догадался: она думает! Степа откинулся на спинку стула, постучал пальцами по столу, мол, быстрее соображай.

— И нужны адреса тех, кого уволили или кто сам уволился, — дополнил Степа.

— Сегодня не работает отдел кадров, — наконец вымолвила она.

— Ну и что? — не только удивился, но и разозлился Степа.

— Адреса там, — лаконично ответила администраторша.

— Вы не поняли, гражданка. Адреса мне нужны сейчас. Вызывайте отдел кадров, хоть все отделы, мне без разницы, но чтоб через час я получил список, — и встал.

— Я никого не имею права вызывать на работу без директора.

— А меня ваши проблемы не волнуют, — сказал Степа ласково-ласково по примеру Куликовского. — Я заеду ровно через час. И если вы не дадите мне список, привлеку к ответственности за помехи следствию.

Вылетев на воздух, Степа потер ладонями лицо, затем тряхнул головой, сбрасывая с себя некий груз, который взгромоздился на плечи, когда вошел в здание театра. Откуда он взялся, неужели от общения с администраторшей? Заречный терпеть не мог равнодушие в людях, это — уверен он — самые опасные представители рода человеческого, потому что их индифферентность позволяет мерзавцам чувствовать себя безнаказанными.

— Броненосец, — процедил Степа, имея в виду администраторшу.

Час разгадывали с Толиком кроссворды, а ровно через час Заречный стоял у служебного входа, который на сей раз оказался заперт. Степа взбеленился, принялся колотить по двери кулаком. Через несколько минут выглянула не вахтерша, а администраторша:

— Не стучите, адреса сейчас вынесут, их дописывает заведующая отделом кадров.

— Да, к вам прорваться невозможно, — съязвил Степа и вдруг изобразил понимание на лице. — У вас под театром, наверное, номерной завод, штампующий атомные бомбы?

— Не иронизируйте, это приказ директора, — сказала тягуче администраторша, словно пережевывала невкусные слова. — У нас три ЧП было за сутки, это меры предосторожности.

— Мда… ЧП… конечно… — пробормотал Степа, тут как раз принесли список. Изучив его, он указал на фамилии, в основном женские, внизу листа: — Это те, кто уволился?

— Которых выгнали, — уточнила администраторша.

— А за что их выгнали?

— Не нужны театру.

Исчерпывающий ответ. «Ладно, — решил Степа, — может, Волгина разговорит этот тормоз, она все же женщина». Но, прежде чем уйти, поинтересовался:

— Не скажете, кто из уволенных актеров хорошо устроился? У кого приличная работа, появились деньги? (Пауза. Броненосец опять думал.) Что, нет таких?

Вопрос не праздный. Все обиженные люди одинаковы по сути, одинаково смотрят на мир, одинаково несчастны. А те, кому удалось преодолеть трудности, подняться над ситуацией и включиться в жизнь, — разные. Эти способны взглянуть на проблему со стороны, дать более объективную оценку, поэтому они сейчас интересовали Степана больше. Чтобы выявить убийцу, необходимо знать, что подвигло его на такой шаг, а значит, необходимо вникнуть в обстоятельства, в будничную жизнь театра.

— Гурьевы вроде бы нормально устроились, — наконец-то родила администраторша, состроив мину, какая бывает у шеф-повара, когда он видит кастрюлю с прокисшим борщом. — Особенно она. Хм, бизнесменшей стала не ясно на какие деньги.

«А тебе хотелось бы, чтоб она улицы подметала», — догадался Заречный и, попрощавшись, рванул к машине.

— Так, подготовительный этап закончен, — пробормотал Степа, набирая на мобильнике номер. — Алло, я попал к Гурьевым?

— Да, — ответил девичий голос. — Папа в командировке, а мама на работе.

— Адрес, где работает ваша мама, не скажете? Мне срочно нужно увидеть ее по важному делу.

Девушка назвала адрес, Степан отдал команду ехать к офису Гурьевой.

Карина Гурьева, эффектная женщина примерно лет тридцати пяти, энергичная и стройная, в элегантном брючном костюме, встретила Степана приветливо, но с опаской:

— Заходите, садитесь. Выпьете что-нибудь?

— Если можно, кофе, — сказал Степан, устраиваясь в кресле у низенького столика.

Только увидев большие фотографии Гурьевой в гриме, висевшие на стене, вспомнил ее. Учась в школе, с классом ходил в театр, после даже сочинение писал на тему «Любимый артист». Степан написал о Гурьевой, был немножко влюблен в нее. Позже несколько раз бывал в театре, приезжая домой из академии, но спектакли все меньше нравились, в конце концов, детское увлечение забылось. Странно, Гурьева очень молодо выглядит. А между тем скорбные морщины должны были «украсить» лицо — как напоминание о коварных превратностях судьбы. Ничуть не бывало, за рабочим столом напротив Степана сидела мисс удача собственной персоной, излучавшая уверенность и благополучие. Карина совсем не похожа была на героинь, которых когда-то здорово играла. Нелепо, что ее выгнали из театра.

Она вызвала секретаршу, попросила принести кофе и конфеты.

— Кофе у нас великолепный, — сказала она, когда девушка ушла. — Не растворимый, поэтому придется подождать. Чем обязана? Неужели на меня заводят дело в милиции?

— Нет, нет, совсем не по этому поводу я пришел, — улыбнулся Степа. Гурьева произвела на него хорошее впечатление — Вы слышали о событиях в театре?

— Да, — помрачнела она. — Убийственная новость. Просто нет слов. Я в себя прийти не могу, из рук все валится. И что? Какое отношение это имеет ко мне? Я и муж обходим театр стороной.

— Понимаете, Карина Глебовна, мне очень нужно знать, что собой представляют работники театра, какая там обстановка, кто с кем воюет, и так далее.

— Меня давно не интересует, кто с кем там воюет. И знаете, сейчас я благодарна коллегам, которые меня выгнали. Надо мной не стоит выжившая из ума мегера и не лезет в мою личную жизнь. Не нужно выполнять глупые задачи бездарных режиссеров. Не надо при двенадцати градусах тепла на сцене делать вид, что тебе жарко, когда синеешь от холода. Не надо ждать дня зарплаты, а потом тянуть копейки и думать, как же прокормить семью. Независимость — большое дело. А когда ты еще и прилично зарабатываешь, то начинаешь уважать себя, на прошлое смотришь как на заблуждение молодости.

— И вы ни с кем из бывших коллег не общались?

— Почему же, общалась. С Лопаткиным, с Ушаковой…

— Да что вы! А с Ушаковым?

— С тех пор, как он ушел от нее, мы перестали видеться.

— Расскажите об Ушаковых, а то в театре я толком ничего не узнал.

— Неудивительно. Эпохи все боятся. Они даже в тюрьму сядут, если она велит.