Хрущев - Уильям Таубман

Президиум получил черновик программы 6 мая и одобрил его (с минимальными изменениями) 24 мая. 19 июня Хрущев представил программу ЦК, произнеся речь, в которой наобещал еще больше, чем значилось на бумаге. Через двадцать лет, объявил он, «коммунизм в нашей стране будет в основном построен». За эти годы СССР будет «неуклонно завоевывать победу за победой» в соревновании с США. Пройдет два десятилетия — и Советский Союз «поднимется на такую высоту, по сравнению с которой главные капиталистические страны останутся далеко внизу, останутся позади». Советская деревня будет процветать; «деревни и села будут преобразовываться в укрупненные населенные пункты городского типа с благоустроенными жилыми домами, коммунальным обслуживанием, бытовыми предприятиями, культурными и медицинскими учреждениями, чтобы в конечном счете по условиям жизни сельское население сравнялось с городским»11.

Мэлор Стуруа, один из редакторов текста программы, пытался удержать Хрущева от излишних обещаний. Зная темперамент босса, Стуруа постарался облечь свои возражения в идеологическую оболочку: он перечислил стадии исторического развития по Марксу, напомнил, что они следуют друг за другом в предсказуемом порядке и что не стоит торопить их приближение. В ответ Хрущев, смерив смуглого грузина грозным взглядом, ответил: «Слушай, дорогой, эти твои дилетантские штучки к истине не имеют никакого отношения». И расписание явления манны небесной осталось неизменным12.

30 августа 1961 года проект программы был опубликован, и началось то, что советские пропагандисты называли «всенародным обсуждением»: в этом обсуждении на партийных и всеобщих собраниях приняло участие около 4,6 миллиона человек. В общей сложности около трехсот тысяч писем, статей, заметок были переданы двадцати двум рабочим группам, которые тщательно проанализировали четырнадцать тысяч и включили в окончательный текст сорок поправок13. Именно этот текст Хрущев представил 18 октября 1961 года на XXII съезде партии. Через десять лет, обещал он, все население СССР будет «обеспечено материально». Еще скорее все и каждый будут «питаться полезными высококачественными продуктами». Магазины будут завалены потребительскими товарами, а нехватке жилья придет конец «уже в этом десятилетии»14.

Съезд партии одобрил новую программу единодушно и без колебаний.

На самом деле, вспоминал позднее Микоян, Хрущев «не любил статистику». Ему, продолжает Микоян, «был нужен эффект для народа. Он не понимал, что народ потребует выполнения или объяснения»15.

Разумеется, Микоян перечислил не все мотивы Хрущева. Возможно, глава государства надеялся «подстегнуть» бюрократов, ответственных за выполнение обещанного в намеченный срок, а кроме того, улучшить собственный имидж. К тому же он искренне не мог дождаться, когда наконец советский народ, принесший столь много жертв, сможет насладиться благополучной жизнью.

Как ни парадоксально, та же искренняя забота о благе народа стала причиной гонений на религию, начатых Хрущевым примерно в это же время. Разумеется, религию большевики всегда рассматривали как величайшее зло: начиная с 1917-го и до 1940-х годов в стране разрушались церкви, арестовывались священники, преследовались верующие. Однако во время и сразу после Великой Отечественной войны Сталин изменил государственный курс — хотя, скорее всего, лишь для того, чтобы сплотить народ и произвести впечатление на западных союзников. Число регистрируемых государством православных приходов, вновь открываемых церквей и монастырей, крещений, отпеваний, число посетителей церковных служб и студентов семинарий — все эти цифры на протяжении сороковых — пятидесятых годов неуклонно росли16.

Первые раскаты грома грянули в конце пятидесятых, а в 1961 году борьба с религией достигла апогея: была усилена антирелигиозная пропаганда, подняты налоги на религиозную деятельность, началось массовое закрытие церквей и монастырей. В результате число православных приходов сократилось с более чем пятнадцати тысяч в 1951-м до менее восьми тысяч в 1963 году17.

Неясно, сам ли Хрущев начал новые гонения на религию: но, несомненно, они происходили с его одобрения. Возможно, борьбу с религией он рассматривал как новый этап десталинизации — отход от сталинского компромисса с церковью, возвращение к воинственной и непримиримой ленинской позиции. Не случайно гонения на веру совпали по времени с подготовкой новой партийной программы. Когда же и избавлять народ от «пережитков прошлого», как не в миг, когда перед ним распахиваются сияющие горизонты коммунистического будущего! Если же, как утверждает его помощник Андрей Шевченко, Хрущев и вправду сохранил остаточные религиозные убеждения — тем сильнее было снедающее его чувство вины и тем настоятельнее необходимость клеймить религию и отрекаться от нее на публике18.

XXII съезд партии открылся 17 октября 1961 года в роскошном мраморном зале только что выстроенного в Кремле Дворца съездов. Строительство производилось в большой спешке и было завершено в самый последний момент. То, что съезд происходил в специально для него выстроенном здании, придало мероприятию особую торжественность. Помимо почти пяти тысяч советских делегатов, на съезде присутствовали лидеры братских компартий. Со времени последнего очередного съезда (XXI был внеочередным) прошло пять лет; настало время пересмотреть положение СССР и мирового коммунизма с 1956 года.

Если бы съезд имел реальную власть и влияние, ему нашлось бы немало работы. Хрущев заслуживал критики и за промахи в сельском хозяйстве, и за германскую политику, и за отношения с Китаем и с собственной интеллигенцией. В 1961 году в его способности грамотно управлять страной сомневались уже многие — от простых колхозников до высокопоставленных генералов. Однако Хрущев обладал абсолютной властью, и потому съезд превратился в сплошное восхваление его достижений.

Тон задала новая программа партии. Хрущев сделал общий доклад от имени ЦК, а затем изложил содержание программы: в общей сложности обе речи заняли больше десяти часов. («Невольно возникает вопрос, — вопрошал в октябре 1964 года на пленуме член Политбюро Дмитрий Полянский, — неужели наша 10-миллионная партия не могла выделить из своей среды другого докладчика?»19) Перед закрытием съезда Леонид Брежнев произнес хвалу «неукротимой энергии и революционной страстности товарища Хрущева, [которые] вдохновляют всех нас на боевые дела», а Николай Подгорный, два года спустя присоединившийся к Брежневу в антихрущевском заговоре, восхвалял «деятельность товарища Н. С. Хрущева, его неисчерпаемую кипучую энергию, подлинно революционный, ленинский подход к решению сложных вопросов теории и практики, его неразрывную связь с народом, человечность и простоту, умение постоянно учиться у масс и учить массы»20.

Внимательное чтение материалов съезда показывает, что степени восхищения Хрущевым у разных ораторов были весьма различны. Западные советологи даже прослеживали в этом признаки тайной борьбы за власть21. Однако, если бы на этот момент и существовала реальная оппозиция Хрущеву, она бы долго не протянула. «Настоящие проблемы» у Хрущева начались позже, вспоминает Петр Демичев: во время XXII съезда «не было еще ни облачка». Первый секретарь Московского горкома Николай Егорычев вспоминал: «Надо было видеть, как все поддерживали Никиту Сергеевича!»22