На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин

– Бронебойные снаряды были?

– Да.

– Приходилось стрелять по танкам?

– По танкам однажды в деревне Шанова в восточной части Белоруссии, Горецкий район. Их танки вначале были слабые, зенитная пушка пробивала их запросто.

– Было ощущение, что можем проиграть…

– Лично у меня нет. Победа будет за нами! Отчаяния не было. Была горечь, что так получилось.

– Как вы попали в плен?

– Мы шли с группой солдат. Командир дивизиона, когда было уже безвыходное положение, взял на себя ответственность, потому что уже все развалилось, хаос. Приказал пушки взорвать – стволы забили грязью, и при выстреле конец ствола отрывался. Потом по группам пробирались. У меня температура, но двигался. Со мной было еще пять солдат. Это Украина, степь, леса нет, укрыться негде. Хлеб стали уже убирать.

– Шли на Восток?

– Да. Ночь идем, днем прячемся в скирдах. Спали по очереди, чтобы кто-то наблюдал, не высовываясь. Так шли суток 5–7. Устали. Сон морил. Пистолет я держал в шинели. Продумал, что в случае безвыходного положения застрелюсь. Я отдыхал, а солдат, который дежурил, уснул. Немцы нас взяли сонных. Я за пистолет – его нет. Нас разоружили, повели в лагерь. Шинель офицерскую сняли. Остался в одной гимнастерке. Лагерная жизнь трудная. Вам не понять… Сначала собирались группы по 10–30 человек, потом уже колонна – 1000,1500, может, меньше. В жару, измученных, 130–140 км гнали в Кременчуг. За один день не могли мы пройти. Слабые. Привалы были. Обыкновенно на животноводческих фермах. Охрана, собаки, вышки, пулеметы. По дороге думал, может быть, кустарник или кукуруза будет и, может, удастся убежать. Сам больной, температура – еле шел. До меня некоторые это попробовали. Собаки догнали и разорвали. Убедился, что этот путь не удачный. Шли примерно 5–6 дней, точно не помню. Уже третью часть пленных, что не могли идти, пристрелили. Воды нет, рек нет, а пить хочется. На одной ферме колодец, он уже высох, котелком цепляли грязь, чтобы хоть немножко смочить губы. Один неосторожно упал туда, может, сутки там лежал, может, и больше – умер, а мы все равно эту воду пили, потому что пить хочется.

В Кременчуге был большой лагерь. Размещались в железнодорожных бараках. В них стояли нары в 3–4 яруса. Кормили раз в сутки. Варили баланду из подсолнечного жмыха. Это такая масса коричневого цвета. Сутки-двое ее размачивали в бочках, потом чуть-чуть подогревали и нам давали. Выгоняют из бараков, кругом немцы, собаки. Стоят четыре бочки, а мы с котелочком идем. Разливает военнопленный. Около каждого из них стоит немец с палкой. Как только подходишь, тебе наливают, а он тебя то по рукам бьет, то по спине, то по лицу. Это каждый день так.

Видели фильм «Радуга» по книге Ванды Василевской? Про издевательства немцев над пленными. Я был в оккупационных войсках, и когда демонстрировали этот фильм в Германии, немцы уходили – они не могли смотреть. Многие даже не верили, что это так было.

Как было, я вам расскажу. Лагерь, барак, заходит немец и не знаешь, что делать. Если смотришь на него, он: «Ком». Если стараешься уйти, он догоняет – что ты уходишь? У них было чувство садизма. Издеваться им было в удовольствие. Один раз я так попал. Около вертикальной стенки заставили стоять, упершись коленками в стенку и с поднятыми руками, тоже прислоненными к стене. Сколько вы можете выдержать? Руки опускаются. Они по ним резиновой палкой. Бьют до тех пор, пока человек не сваливается, потом пристреливают. Меня они просто бросили – им надоело.

Вышел из барака однажды, слышу – стрельба. Не пойму, в чем дело. Несколько пленных заставили лезть на дерево. А они стоят и стреляют по ним как по мишеням. Я сам видел.

Жители приносили и хлеб, и картошку. Немцы разрешали давать. Кто-то бросит кусок хлеба, люди голодные, бросаются. Каждый старался ухватить этот кусочек. Стоят, хохочут, а потом стреляют в самую толпу и при этом хохочут.

А я же болен. Я не понимал, или это сон, или моя прежняя жизнь сон, а это настоящая. Полное безразличие. Один раз ночью стрельба. Утром всех выгоняют из барака. Потом узнали, что группа свежих пленных, попавших недавно в лагерь, убила часового и ушла. Удалось им это или нет – не знаю. Вышки через 50 метров, патрули с собаками ходят. Но стрельбу мы слышали. Наказание всем. Выгнали несколько тысяч пленных из бараков. Встали в одну линию, кругом собаки, конвоиры. И вытаскивают каждого четвертого и расстреливают. Думаю: «Быстрей бы это все кончилось». Я оказался третьим и очень сожалел об этом. В плен я попал где-то 19 сентября. Становилось все холоднее. Я в одной гимнастерочке. Бараки закрыли на замок. Мы на улице. Дождь, слякоть, а мы стоим. К счастью, малярия у меня заглохла. С собой у меня был хинин. Но от голода шум в ушах. Состояние очень тяжелое. Так нас держали под открытым небом неделю, потом разрешили вернуться в бараки.

Но мне в лагере повезло. С людьми из нашей части я встречался, но они куда-то исчезали. Попался как-то рядом со мной витебчанин, Жуков, крепкий был, видимо, закаленный. Он там приспособился. Он мне и хлеб доставал, шинель, плащ-палатку достал. Я уже заворачивался. Если бы не он, я бы погиб, он меня поддержал. Потом его куда-то угнали. Я попал в Винницу, он, может быть, в другое место.

В Виннице, как только прибыли, на станции нам дали поесть заварную муку. Клейстер. Сладкая. Это как слабительное. У всех начался понос. И массовая смертность пошла. Посреди этого лагеря бульдозером выкапывали траншею, потом в траншею скидывают трупы, пока она не наполнится, потом закрывали. Все раздетые, голые лежат – смотришь, вырезан кусок тела. Даже людей ели. Костры разводили. Десять рублей стоила ложка супа. Варили человечину. Возможно, и я ее ел. Яму зароют – другую выроют. Что-то страшное: лежишь на нарах – справа мертвый, слева мертвый, никаких эмоций, как будто так и должно было быть. Все-таки немцы боялись эпидемий. И стали нас рассредоточивать. Я попал в группу человек 50—100. Километров за 20 нас отвели в детский дом – его оградили, вышки поставили. Наша задача – за 7 километров носить плашки дров из грабового леса. Метровые, тяжелые палки заставляли носить. Начался мороз. Ноябрь месяц. Никаких рукавиц. Руки мерзнут. Я с умершего снял пилотку, кругом обшил и разрезал, чтобы руку всунуть можно. Думал: «Убегу в лес, но собаки догонят». Нескольких человек пристрелили… То что мы делали, могла выполнять одна машина. Просто так нас медленно уничтожали. Пригнали туда в середине недели. Думал: «Воскресенье, выходной». Немцы в воскресенье в начале войны не воевали. Даже не бомбили. Но нет – погнали. С каждым днем слабел. Треть пленных уже пристрелили. Понял, еще день-два – и меня пристрелят. Сил нет. Утром в понедельник думал, как бы мне попасть не на работу, а на кухню, что была за проволокой. Там тоже пленные работали. Утречком встал. День морозный. Солнце еще не всходило. Попался топор с одной отломанной щечкой. А так топор целый. Я отломанную часть взял ближе к руке. Делаю вид, что ищу палку, топорище. Иду на проходную, где стоит немец. Делаю вид, что ищу палку. Или немец такой попался, или поверил мне. Кто его знает? Показывает: иди к сараю. Сам думаю, как бы мне уйти. За сараем овраг. Топор в сторону и… ходу. Так мне удалось бежать.