Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Партизанская война (всегда успешная, как показывает история)прямо противуположна этому правилу.

Противоречие это происходит оттого, что военная наукапринимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит,что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujoursraison. [Право всегда на стороне больших армий. ]

Говоря это, военная наука подобна той механике, которая,основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы,что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны ихмассы.

Сила (количество движения) есть произведение из массы наскорость.

В военном деле сила войска есть также произведение из массына что-то такое, на какое-то неизвестное х.

Военная наука, видя в истории бесчисленное количествопримеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждаютбольшие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и стараетсяотыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то — самоеобыкновенное — в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значениймножителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.

А между тем стоит только отрешиться от установившегося, вугоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властейво время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.

Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желаниедраться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско,совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или негениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать разв минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и внаивыгоднейшие условия для драки.

Дух войска — есть множитель на массу, дающий произведениесилы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя,есть задача науки.

Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанемпроизвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, прикоторых проявляется сила, как-то: распоряжения полководца, вооружение и т. д.,принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей егоцельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себяопасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, изсравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определениесамого неизвестного.

Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь спятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то естьубили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть,уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать.Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у.Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но онодает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравненияисторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн)получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открытызаконы.

Тактическое правило о том, что надо действовать массами принаступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает толькоту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей подядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем длятого, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается извида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительнопротиворечит действительности там, где является сильный подъем или упадок духавойска, — во всех народных войнах.

Французы, отступая в 1812-м году, хотя и должны бызащищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так,что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должныбы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так,что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждениидля того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.

Так называемая партизанская война началась со вступлениянеприятеля в Смоленск.

Прежде чем партизанская война была официально принята нашимправительством, уже тысячи людей неприятельской армии — отсталые мародеры,фуражиры — были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так жебессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку.Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины,которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и емупринадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.

24-го августа был учрежден первый партизанский отрядДавыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальшеподвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.

Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбиралите отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева —французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время какфранцузы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров былисотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией,штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие,сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Былдьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостихаВасилиса, побившая сотни французов.

Последние числа октября было время самого разгарапартизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны,сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными иокруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, пряталисьпо лесам, ожидая всякую минуту погони, — уже прошел. Теперь уже война этаопределилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чегонельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые сштабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным.Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшиефранцузов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники большихотрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь ужевсе было возможно.