Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 1 - Никита Хрущев

Жуков подошел к карте, ткнул пальцем и говорит: «А что если нам не здесь ударить, а несколько глубже?» То есть опять мы возвращались к старому вопросу, который возник, когда мы готовили наступление 3 августа. Как ударить: в лоб или во фланг? Если ударить, как мы предлагали, в лоб, то получалось небольшое скалывание по линии фронта, сейчас не помню, на сколько километров. Жуков же замахнулся значительно западнее. Там находился крупный населенный пункт, районный центр. У нас в это время уже появился задор: а почему бы и нет? Мы ведь разбили главные силы врага, может быть, здесь следует ударить посмелее? Решили нанести удар в этом направлении и сразу же поручили начальнику штаба переработать оперативную карту и задания для войск, дать необходимые указания командующему армией Трофименко, на участке которого будет проводиться эта наступательная операция. Особенных изменений не произошло, кроме направления самого удара.

Шло время. Работали тылы, подвозили все необходимое для обеспечения боев. Незадолго до начала проведения операции поехали мы с Ватутиным к Трофименко, чтобы послушать его на месте, конкретнее разобраться в обстановке, с тем чтобы быть более уверенными в успехе. Трофименко располагался в поле, в каком-то леске или кустарнике. Лесов там мало, это юг Курской области, на границе с Украиной, а может быть, это была уже украинская земля. Его штаб находился в палатке. Он развернул карту и начал докладывать, как идет подготовка. Я с уважением относился к этому генералу. Он был моложе других командующих армиями, но человек был образованный и опытный. И вдруг Трофименко стал докладывать о новом направлении главного удара как о худшем, чем то, которое было намечено первоначально. Ватутин встрепенулся. Он очень не любил менять принятого решения. Он мне не раз доказывал, что военные, раз приняв решение, не должны менять его. Я же ему возражал: «Товарищ Ватутин, если военный или даже невоенный человек, приняв какое-то решение, видит, что вырисовывается новое, более интересное, которое позволит с меньшими потерями выиграть сражение, то глупо придерживаться старого. Дескать, раз я сказал, то так и буду делать. Это глупо, и я не понимаю этого. Хоть для военных, хоть для гражданских лиц это принцип ослиного упорства, а не разумное изыскание лучшего решения». Произошел довольно натянутый разговор, чего у меня никогда раньше не случалось с Ватутиным, да и позже тоже не случалось. Я его не только уважал, но просто любил этого человека. И я не стал спорить, а только задавал вопросы: «Почему вы считаете, что лучше первое направление?»

Трофименко: «Вот, смотрите по карте. Я здесь на брюхе ползал, ночью и на рассвете, и хорошо изучил этот участок. Вот первое место. Передо мной нет вблизи никакого населенного пункта, передний край проходит в низине, а за этой низиной – заболоченное место, которое танки смогут преодолеть. Я в этом уверен. Если танкам не удастся пройти с ходу, то можно небольшими усилиями обеспечить танкопроходимость участка. Передний же край противника я просто вижу, потому что наши позиции лежат выше, чем у противника». И действительно, когда мы приехали на его командный пункт, то точка для него была выбрана такая, откуда видны окопы противника. «А вот, – продолжает, – новое направление. Здесь районный центр, там много кирпичных зданий. Думаю, противник превратил их в доты, поставил пулеметы, может быть, и артиллерию. Чтобы выбить оттуда немцев, надо приложить большие усилия. Кроме того, перед районным центром есть три пруда. Они неглубокие, но наполнены водой. Хотя воду можно спустить, но грязь-то останется, и танки вряд ли смогут пройти. Я убежден, что, если останется второе направление, тоже выбью противника, но с бо́льшими усилиями и с бо́льшими потерями. Я просил бы, если возможно, оставить мне старое направление». Я не стал высказывать своего мнения, потому что высказался командующий войсками, и я не хотел, чтобы перед командующим армией у нас выявились разные мнения. Но не хотел поддерживать и Ватутина. Говорю: «Хорошо, поедем к себе».

Уехали. Когда сели в машину, а мы вместе с Ватутиным ехали на «виллисе», я стал доказывать, что Трофименко, по-моему, прав, его доводы разумны, тем более что это направление именно нами с вами было выбрано, а переменили мы его по совету Жукова. Он только посоветовал нам, но не приказал так делать. Мы сами уцепились за его предложение, потому что оно казалось более выгодным и позволяло глубже сколоть фланг противника. Теперь видно, что мы плохо изучили этот район, а к Жукову предъявлять претензии нельзя: он совсем района не изучал, а просто ткнул пальцем. Считаю, что надо поддержать Трофименко. Ватутин опять начал мне доказывать, что менять решение нельзя. «Мы все распределили, отвели позиции для установки тяжелого артиллерийского корпуса, который уже на марше». Я возражал: «Да, мы выбрали новые позиции для орудий, но и старые у нас тоже выбраны. Корпус перемещается с востока, так что ему старые позиции даже ближе на несколько километров. Думаю, что это не препятствие». Он со мной не соглашался. Приехали мы в штаб. Мне ничего не оставалось делать, как написать Сталину. Я послал шифровку.

Значительно раньше того Сталин предложил мне: «Вы возьмите шифр и шифровальщика, чтобы непосредственно от вас, минуя штаб фронта, я получал то, о чем вы будете считать необходимым докладывать». Теперь я воспользовался этим, составил шифровку и послал Сталину. Назавтра мы собрались с командующим войсками поехать в 38-ю армию. Ею командовал генерал Чибисов. К нему было далеко ехать. В дороге вдруг догоняет нас на «виллисе» офицер из штаба и говорит, что был звонок из Москвы, от Иванова. В то время были в ходу фронтовые псевдонимы, и у Сталина был псевдоним Иванов. «Иванов приказал позвонить ему по телефону ВЧ из ближайшего пункта». Нам было ближе всего проехать в штаб к Чибисову. Я понял, что Сталин, видимо, прочел мою шифровку и хочет уточнить для себя наши разногласия, поэтому считал своим долгом предупредить командующего фронтом, чтобы он не был застигнут врасплох, и сказал ему: «Николай Федорович, думаю, что Сталин будет спрашивать вот по такому-то вопросу. Я сообщил Сталину мнение командующего армией Трофименко и хочу предупредить, чтобы вы подготовились, продумали ответы на вопросы, которые он поставит». И опять сказал, что я и сейчас считаю, что надо принять предложение Трофименко и вернуться к нашему старому варианту. Он умолк, обдумывая дело. Видимо, волновался. Безусловно, моя позиция вызывала его недовольство, но я вынужден был пойти на это.

У меня сложились добрые, дружеские отношения с командующим войсками. Но ведь шла война. Нельзя в угоду тому, чтобы не нарушить дружеских отношений, пренебрегать опасностью, что мы больше затратим сил и больше прольем крови. Я считал, что нет иного выбора. Приехали мы к Чибисову в штаб и по телефону вызвали Москву. Сталин ответил. Не помню, меня ли он раньше подозвал к телефону или сразу командующего войсками. Стою рядом, а Ватутин говорит: «Я считаю, что если мы опять переменим направление удара, то не сможем уложиться в сроки, которые определены для наступления. Прошу оставить второе направление, тогда мы обеспечим начало операции в определенный срок». Сталин сказал, чтобы тот передал трубку мне, и говорит: «Вы слышали?» Отвечаю: «Слышал, но считаю, что это не совсем точно». И начал доказывать, что арткорпус сейчас на марше, и если мы немедленно примем решение вернуться на старое направление, то там места уже определены для орудий, потому что заранее была проведена разведка командиром корпуса, а проехать туда даже ближе. Думаю, что никакого нарушения сроков не произойдет. Сталин: «Я поддерживаю вас. Если надо будет продлить срок, считаю, что можно продлить». Отвечаю: «Лучше всего мы сейчас поговорим с Трофименко, а потом мы еще раз вам скажем, каково его мнение». – «Ну хорошо».