Воспоминания о Рерихах - Зинаида Фосдик

[Сотрудник Хорша Вильям] рассказал, что в тот день, когда была нам дана инженкшен[350], Леви пришел в большое волнение пошел в мой офис и офис Ав[ираха], а также в студию последнего и из каждого помещения вынул массу бумаг материал, относящийся к самому началу школы, как-то корреспонденция 1922 года, чеки.

Списываюсь с учителями, ибо думаю скоро организовать Совет учителей, по Вашему указанию.

[4.11] было первое заседание «Факулти Каунсил», на которое я созвала 8 учителей. Я их вкратце ознакомила с положением дел, прося их всячески кооперировать в эту пору атак.

Я рассылаю широко статьи моим американским] друзьям. Последние две русские статьи послала в «Свет» («Беловодье») и в «Рассвет» («Мастерская Куинджи»), последняя газета уже напечатала «Литву» и «Чурлёнис». чудо продолжается — мы живем и продолжаем деятельность [в школе] [адвокат] прислал мне для сбора подписей бумаги для инкорпорирования Рер[иховского] Общ[ества] и Аг[ни] Пресса — надеюсь, что теперь не произойдет больше задержек. Приглашена выступить в Обществе биософов (Спиноза) в конце этого месяца. Также приглашена Ньюарк Клубом дать им лекцию о Н.К.

Сегодня мы все наконец подписали у нотариуса бумаги инкорпорации Р[ериховского] Общ[ества], и они отправлены [в последнюю инстанцию]. [Адвокат Стерн] уже показал ясно, что он только обещает, как бы усыпляя наше желание немедленных действий, а затем все укладывает наглухо куда-то, и все пропадает. Эту тактику я замечаю уже долгое время!

Я, возможно, сошла с умай перестала понимать, но, родные, если прислушиваться к голосу сердца, то я должна сказать, что нас теперь предают те, на которых мы больше всего надеялись. Нет худшего чувства, как разувериться в тех друзьях, которых считаешь оплотом дел, нет ничего страшнее, как увидеть, что они намеренно и систематически действуют во вред нашему делу, чтобы как-то покончить со всем, ибо им все надоело, в лучшем случае, а в худшем — им хочется сыграть на руку [адвокату] Эрнсту. Почему теперь, когда мы начали одерживать победы, наши советники резко пошли против течения и хотят буквально загнать нас в угол этими ужасными компромиссами. я предпочитаю, чтобы мы честно и достойно проиграли, ибо всем известны подкупные суды и судьи, нежели пошли на такое унизительное и гадкое соглашение!

Мне отказано в залах Музея на декабрь, так что в этом году школа не будет иметь никаких выступлений. .

Я верю, что в жизни любого человека бывает такое выдающееся, необычное событие, которое часто полностью меняет всю его жизнь, ведя ее по новым путям, о которых он ранее и не мечтал, — почти как если бы одна жизнь кончилась и другая, новая началась с этого момента. Именно это случилось со мной в тот день, когда я встретила профессора Николая Константиновича Рериха.

Первая выставка работ этого всемирно известного художника должна была открыться в Нью-Йорке зимой 1921 года. В ежедневной прессе печатались рассказы об этом великом художнике и его успехах в европейских столицах, за пределами его родной страны России, где его ценили по праву высоко. Многие знаменитые люди из числа так называемых четырехсот были названы в каталоге выставки как ее патроны.

Я знала, что в день открытия соберется огромная толпа, и сомневалась, идти ли мне на открытие и не лучше ли посетить выставку на следующий день. Однако, как будто притянутая какой-то мощной силой, я решила пойти на открытие. Позже я читала в газетах, что пришедших в первый день было около десяти тысяч, однако все, что я почувствовала, войдя в залы галереи, был огромный, величественный мир с великолепными горами, лазурным небом, облаками, напоминавшими образы иного мира, — необыкновенно мирная, гармоничная, неописуемо прекрасная держава, совершенно новая для меня. Я стояла перед «Сокровищем Ангелов», «Русью Языческой», «Экстазом» — тремя огромными полотнами сверхчеловеческой красоты и покоя, которые только великий ум, родственный Леонардо да Винчи, мог представить и воссоздать в красках.

В моем восприятии толпа отхлынула, затихла. Я стояла лицом к лицу с Бесконечностью — с первым человеком, строящим себе жилище, поклоняющимся божественным образам и приобщающимся к Богу. Огромные пространства космической важности, горы, потоки, массивные скалы, земные и небесные вестники, смиренные святые и герои населяли мир Рериха, который он в свою очередь отдавал людям с той щедростью, которая отличает человека истинно великого искусства. У меня перехватило дыхание, слезы подступали к глазам, мысли и чувства переполняли сердце. Мой до того момента замкнутый мир уступал место другому — миру неземной Красоты и Мудрости.

Из моей поглощенности этим великим миром меня вывел кто-то из знакомых, упорно хотевший познакомить меня с автором. Я пошла, почти против воли, только теперь заметив огромные толпы людей и думая, насколько усталым и безразличным должен быть сам художник, глядя на тысячи лиц, встречаясь с людьми, которых он тут же, немедленно забудет. И вот он сам — среднего роста, с полными света голубыми глазами, остроконечной бородкой, благородной головой, излучающей какую-то невидимую благожелательную мощь, и с необыкновенно проникновенным взглядом; казалось, он мог увидеть глубину человеческой души и найти самую ее суть. Рядом стояла его жена, Е.И. Рерих — настолько красивая, что захватывало дух. Меня представили, я услышала их голоса, говорящие со мной с улыбкой, на нашем родном языке, и, к своему удивлению, как во сне, я услышала их приглашение прийти к ним в гости в этот же вечер в Отель художников. Все переживания этого дня, сильнейшее впечатление, произведенное на меня великим искусством, — все это оставило меня в состоянии как бы тумана. Я приняла приглашение, удивляясь только, почему меня пригласили. Незнакомая им и тем не менее удостоенная приглашения посетить великого художника и его не менее великую жену (это я чувствовала, глядя на нее), я едва могла дождаться вечера. Когда я вошла в большую студию и была принята с прекрасным гостеприимством, так естественно присущим русскому характеру, меня ждало много других, не менее удивительных сюрпризов. Этот великий человек и его жена приняли меня так, как будто они знали меня! Более того, они начали говорить со мной о своих планах на будущее, их миссии в Соединенных Штатах и о том, что должно было последовать, в то же время выражая глубокий интерес к моей музыке и преподавательской работе. И что самое удивительное, наши пути должны были слиться; работа распространения искусства и знания среди молодежи Америки должна была ближе связать меня с ними!