Стрижи - Фернандо Арамбуру

проследить, как жена идет по улице, и она казалась мне пластмассовой женщиной, словно изготовленной в лаборатории – как Тина, только наделенная голосом, способностью двигаться и злиться. А вот когда мы начинали ссориться и она приходила в возбуждение, на ее лице на краткое время вспыхивала естественная привлекательность, та самая, хотя уже и с признаками увядания, которая околдовала меня в пору нашего знакомства.

Вдруг губы Амалии изобразили какую-то дикую решимость. Нижняя губа, более пухлая, чувственная и нежная, чем ее верхняя подружка, желала, по всей видимости, продолжить словесную перепалку, хотя бы только отдельными репликами, а вот верхняя, гневливая и суровая, не давала ей этого сделать, придавив и обездвижив. Таким образом всякое говорение отменялось, и слова, застрявшие в горле и непроизнесенные, сначала были сплющены, а потом и пережеваны крепко сжатыми зубами.

Глаза словно желали просверлить меня насквозь и даже перестали моргать. Под их влажной поверхностью пылали искры бешенства, крошечные, но яркие и такие красивые, что мне оставалось только поздравить себя с тем, что удалось довести Амалию до такого состояния. Я вижу, что она чуть опускает веки и немного растягивает в стороны уголки губ, как бывает, когда человек, готовясь к выстрелу из ружья, старательно прицеливается. И действительно, ее прищуренные глаза выстреливали такими взглядами, которые разили меня вернее пуль.

Тем временем брови Амалии хмурились, разделенные двумя вертикальными морщинками, и изображали тонкую и прелестную досаду. Зато лоб постепенно разглаживался, а подбородок, соответственно, высокомерно вздергивался. Накаленная ненависть, все еще молчаливая, растекалась по всему лицу словно тонкий слой блестящего лака. Но могло случиться, а на деле почти всегда и случалось, что ее губы внезапно разлеплялись и наружу вылетал поток едких и вульгарных слов, который до того ей удавалось удерживать и который тотчас губил всю естественную прелесть этого лица.

3.

Я должен был без промедления покинуть свой дом, хотя еще не подобрал себе жилья. Если бы не Хромой, на время приютивший меня в своей квартире, пришлось бы переезжать в пансион или – кто знает? – спать под мостом. Хромой старался все устроить и обещал, что рано или поздно, воспользовавшись своими связами на рынке недвижимости, подберет мне квартиру, соответствующую моим потребностям и доходам. Какой район я бы предпочел? Без разницы. Хотя, конечно, было бы лучше избежать каждодневной долгой дороги до школы.

– Слишком много хочешь.

Никита, которому было тогда пятнадцать, с грустным видом помог мне упаковать книги в картонные коробки.

– Пап, а ты навсегда уходишь?

– Только не вздумай плакать, ладно?

У Амалии хватило такта не присутствовать при прощании ненавистного мужчины с их общим сыном. Ее отсутствие, достойное слов благодарности, позволило мне свободно поговорить с мальчишкой. То есть мать не вмешивалась в наш разговор якобы из желания защитить его и не опровергала каждое мое слово, подрывая отцовский авторитет, как она обычно делала.

Было нелегко убедить Никиту, что не он виноват в моем уходе. Разумеется, я не одобрял его поведения в школе и плохих отметок, но из-за этого не стал бы расставаться с ним, как он решил – возможно, под влиянием материнских выдумок про меня.

Где я буду жить?

– Пока сам не знаю, но в другой город точно не уеду. И где бы я ни поселился, ты сможешь приходить к нам с Пепой так часто, как захочешь, а не только в дни, установленные для наших встреч судьей. Я всегда открою тебе дверь и буду страшно рад увидеть тебя и обнять.

Я пообещал, что в своей новой квартире поставлю для него кровать.

– А видеоприставка там будет?

– Само собой.

А что там будет еще, придумаем со временем. Мы много чем будем заниматься вместе и станем товарищами, а не просто отцом и сыном. Последние слова я произношу с трудом, так как в горле у меня стоит ком. Он спросил:

– Мама плохая?

Я поколебался пару секунд, борясь со злым соблазном, но все-таки сдержался, глядя на простодушное лицо Никиты. Я не стал еще больше травить ему душу и сказал, что нет… Откуда такие глупые мысли? Просто мы с его мамой перестали понимать и любить друг друга, поэтому будет лучше для всех нас, в том числе и для него, если мы поселимся врозь. Но по-прежнему будем одной семьей. Зато избежим лишних ссор.

Конечно, я мог бы воспользоваться ситуацией и представить Амалию в невыгодном для нее свете. Именно так в течение уже нескольких месяцев поступала она, стараясь настроить сына против меня. Поначалу такой прием срабатывал, но лишь до определенного срока, пока Никита в слепоте своей видел в этом шанс избавиться от одной из двух давящих на него сил – в данном случае от отца. Но как только он понял, что я ни в коей мере не препятствовал его планам и даже готов был расщедриться и оплатить некоторые его прихоти, интриги Амелии сразу перестали действовать и даже обернулись во вред ей же самой – очень скоро сын потерял к ней последнее уважение.

После моего вынужденного ухода из дома я решил по-новому строить отношения с Никитой. Как по-новому? Очень просто: приложить максимум сил, чтобы создать общее пространство, свободное от конфликтов, и ждать – другого варианта не существовало, – ждать с христианским терпением, что в один прекрасный день парень своим умом дойдет до того, что его отец – вполне нормальный человек, а не отвратительное чудовище, как неустанно внушала ему мать.

4.

Я не большой специалист по собакам, хотя, надо полагать, чему-то все-таки научился, столько лет заботясь о Пепе. И предсказателем себя тоже не считаю, но им и не надо быть, чтобы понять: черному псу жить осталось не больше трех новостных телепрограмм. Сегодня в баре Альфонсо мне вдруг показалось, что он помирает. Тайком от моих приятелей, занятых обсуждением политических новостей, я несколько раз пнул его под столом носком ботинка. Он лежал там как набитый камнями мешок. Никакой реакции. И это при том, что некоторые мои тычки были довольно сильными.

Он лежал с закрытыми глазами, вывесив язык, похожий на мятый и мокрый галстук, дышал натужно и практически не шевелился. Судя по всему, пес медленно умирал. Медленно, потому что он все делал медленно, а сейчас у него не хватало сил даже на то, чтобы умереть. Пепа в свои четырнадцать лет тоже превратилась в старушку, и тем не менее, кинь ей очищенную креветку или кусочек сыра, она поймает их на лету. Толстому псу в тот день куски сыра падали на