Религия - Тим Уиллокс

Когда он уже был готов выстрелить, его внимание привлекла группа из четырех рекрутов, движущихся на брешь, где находился пост Кастилии. Они двигались, словно дети, потерявшиеся на некоем зловещем базаре. Тангейзер опустил ружье. Медное пушечное ядро пролетело над полем, и у него от беспомощной жалости стиснуло сердце, он видел, что ядро движется на эту четверку. Мальчишки тоже следили за полетом ядра, они взволнованно перекрикивали друг друга и смогли бы разбежаться, избегнув удара, если бы один из них не вцепился в товарищей. Но он вцепился, и они окаменели от ужаса. Они увидели (и Тангейзер тоже увидел), как ядро, оттолкнувшись от земли, подскочило на высоту колена и опрокинуло их одного за другим, прокатившись дальше. Один из них силился выбраться из беспорядочной кучи изуродованных тел, он вопил так же громко, как и его товарищи, хотя, кажется, единственный из них не пострадал. Он поглядел вниз на изломанные тела. Его вырвало. Затем он воздел обе руки к бастиону, нависшему над ним: его рот беззвучно раскрывался, словно он сдавался не врагу, а какой-то силе, более злобной и бесчувственной, чем все враги, вместе взятые.

Тангейзер узнал Давуда.

Сирийское длинное ружье Борса громыхнуло за зубцом стены, и голову Давуда окутало багровым туманом. Когда туман рассеялся, тело какой-то момент еще стояло, череп, наполовину срезанный, торчал обрубком, булькающим и непристойным, затем тело рухнуло сверху на все еще подергивающиеся тела товарищей, своим весом увеличивая их страдания.

Тангейзер отвернулся.

Он видел, как из-за поднимающегося в тысяче футах холма выдвигается и выходит в кошмарную долину вторая волна турецкой пехоты. Он оглядел стену. Языки пламени и дым за Галерным проливом означали, что форт Святого Михаила тоже осаждают. Напротив бреши в завале, бывшем когда-то бастионом Кастилии, обреченные останки первой волны турецкой атаки дрогнули, когда заполыхал греческий огонь. Тех немногих, кому удалось вскарабкаться на кручу, проткнули копьями или порубили на куски рыцари. Аркебузиры, стоявшие за зубцами стены, перезарядили ружья и выпустили залп по новой толпе атакующих. Подергивающиеся тела были затоптаны в грязь второй приливной волной. Стрелки-тюфекчи с левого фланга наступающих турок подошли на расстояние выстрела, они образовали огневой заслон, паля из своих длинных мушкетов. Звуки горнов двинули вперед третью волну наступления, которая последовала сразу же за второй. Теперь равнина Гранд-Терре пестрела яркими одеждами и хлопающими знаменами красного, желтого, зеленого цветов. Айялары, дервиши, мамелюки, азебы. Кровь в них бурлила, их кличи зазвучали уверенно, и их было так много, их сомкнутые ряды двигались так быстро, что пушечное ядро, прокатившееся через них, почти не оставило по себе следа.

Оливер Старки присоединился к Тангейзеру на бастионе Германии и привел за собой весь Английский ланг, обоих его членов, католиков, искателей приключений Джона Смита и Эдварда Стэнли. Каждый из них разрядил свой мушкет в толпу наступающих. Затем Старки прислонил свое ружье к амбразуре и достал меч. Он дышал непоколебимой безжалостностью, которая пугала особенно сильно, поскольку исходила от человека с внешностью ученого. Тангейзер заметил с тоской, что все германцы, шведы и поляки достают топоры и мечи.

— За мной! — приказал Старки братьям. — На пост Кастилии.

Они были более чем готовы. Старки поглядел на Тангейзера, словно ожидая, что тот скажет. Тангейзер указал на каменную насыпь поста Кастилии, где над общей свалкой свистели турецкие лассо, взлетали копья, оружие ближнего боя сверкало в лучах поднимающегося солнца. Подразделение одетых в кольчуги янычаров из второй волны храбро преодолело потоки греческого огня и теперь вплотную подошло к поредевшему и неуверенно держащемуся отряду христианских рыцарей. Еще одна рукопашная завязалась у подножия захваченной осадной башни, с верхнего яруса которой отряд мальтийцев и tercios осыпал толпу внизу градом пуль и зажигательных снарядов.

— Если Мустафа послал вперед Зирхли Нефера, едва началась битва, — произнес Тангейзер, — значит, он рассчитывает на скорую победу.

— Так мы опровергнем его расчеты, — заявил Старки. — Идем врукопашную. — Он обращался к двум десяткам, или около того, воинов Германского ланга. — Наши братья не устоят без нашей помощи. Заходим клином в тыл турок, сохраняя строй. Движемся по моему приказу. И помните: когда турки побегут, мы не станем преследовать их.

Тангейзер поднял ружье. Пулями он сможет каждые пять-шесть минут убивать по одному врагу, что гораздо больше, чем в рукопашном бою.

— Здесь от меня больше толку.

Старки не стал спорить.

— Как вам угодно, — сказал он.

— Стигматы Христовы! — воскликнул Борс, поглядев за парапет.

Приглушенный подземный гул достиг ушей Тангейзера, и он обернулся.

Прямо у него на глазах две широкие глубокие траншеи прорезали равнину Гранд-Терре, и столбы оранжевого пламени внезапно взметнулись высоко к небу, проносясь через передние ряды наступающих мусульман. Надвигающаяся орда в смятении свернула в сторону, но многие успели свалиться в разверзшуюся под ногами огненную пропасть — словно сам Сатана метнул стрелы с крыши ада.

Тангейзер тотчас же понял, что подземные галереи, выжженные Мунатонесом перед рассветом, провалились, не выдержав веса наступающих. Без сомнения, Старки тоже все понял, но это не помешало ему увидеть в случившемся знак Божественного благоволения.

— Вот оно, знамение! — воскликнул Старки. — Бог все еще на нашей стороне.

Борс заревел:

— За Христа и Крестителя!

Тангейзер посмотрел на него с ужасом. Весь Германский ланг ответил Борсу фанатичным эхом. Возглавляемые Старки и его англичанами, они с грохотом двинулись вдоль стены к лестнице. Тангейзер схватил Борса за руку. Борс вынул из ножен любимый двуручный меч и отрицательно помотал головой.

— Лучше молчи, — проворчал он. — Английский ланг не будет сражаться без меня!

Борс потопал вслед за соотечественниками. Тангейзер подавил внезапный спазм в животе. Пот, целыми пинтами стекавший у него по спине и по груди, вдруг сделался ледяным, и он задрожал под доспехами. Тангейзер прижал к плечу ружье, прицелился в толпу высоких белых шапок, надвигающихся на брешь, и выстрелил. Не интересуясь результатом, он прислонил ружье к стене рядом с остальными и вытащил из-за пояса перчатки. Сердце его упало. Он боялся той изнурительной работы, которая ожидала впереди. Тангейзер поглядел на восток, на гору Сан-Сальваторе. Турецкие шатры и палатки стояли опустевшие. Остались только артиллерийские расчеты топчу. Когда стемнеет, до свободы будет рукой подать, но пока что солнце только добралось до гребня Сан-Сальваторе. Когда Тангейзер уже надевал перчатки, его взгляд упал на золотой браслет, который он не снимал с запястья. Львы на нем по-прежнему скалили пасти. Поддавшись суеверному порыву, он снял браслет и прочитал арабскую надпись, выгравированную на внутренней стороне: «Я пришел на Мальту не за богатствами и не за славой, а ради спасения своей души».