Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

К сожалению для Круппа, он запаздывал со сроками на два месяца. А в дальнейшем разрыв между обещаниями Альфрида и временем введения в действие объекта в Маркштедте еще более увеличился. Проблема решилась лишь после того, как министерство Шпеера создало Рабочий комитет по вооружениям, чьи специалисты и эксперты наладили производство вооружений (какой ценой, нам уже отчасти известно) и возвратили функции управляющего униженному Альфриду. Он, похоже, так и не понял, что случилось и почему завод «Берта» не оправдал в то время его ожиданий. Однако ответ на вопрос можно было бы найти в служебном донесении от 13 декабря 1943 года, в котором содержалось предупреждение: «Выделение тысячи человек рабочих считается нежелательным по причине крайне трудной ситуации с рабочей силой в рейхе в целом».

Иными словами, рабочую силу не следовало тратить безоглядно. Это увеличивало число проблем Круппа и, соответственно, увеличивало тяжесть эксплуатации Тада Гольдштейна и таких же, как он, хотя их положение и без того было тяжелым. Он говорил позже: «Нам было даже хуже, чем рабам. Мы тоже не имели никакой свободы и были просто собственностью, но эту собственность никто и не думал беречь. Даже со станками в фирме господина Круппа обращались лучше, чем с нами». Новоприбывшим работникам выдавали рубаху, штаны, пиджак и куртку (все это из мешковины) и пару деревянных башмаков. Тем их «экипировка» и заканчивалась. Никакой замены в дальнейшем не выдавали, хотя дешевая ткань начинала рваться уже через несколько дней, а деревянные башмаки были малопригодны для ежедневных переходов из лагеря на завод (следовало преодолеть расстояние в три мили после подъема в 4.30 утра). Рабы завода «Берта» спали обычно 4–4,5 часа в сутки, а работали на заводе двенадцать часов в день. Кроме того, ночью рабочих будили для перекличек, чтобы предотвратить побеги. По вечерам на еду уходило не менее двух часов, так как на всех имелось только пятьдесят мисок и есть приходилось по очереди. Отбой формально приходился на одиннадцать часов вечера, но охранники еще около часа заставляли рабочих делать всякую работу по хозяйству. Поэтому частые несчастные случаи на работе объяснялись прежде всего хроническим переутомлением.

Скверная одежда также увеличивала страдания людей. На заводе, названном в честь знаменитой женщины рейха, зимой 1943/44 года рабы не знали, что такое тепло. Немецкие рабочие из Эссена могли греться у больших печей, но заключенных, которые пытались хотя бы немного погреться, прогоняли прочь, а то и били. На заводе за дисциплиной следили люди Круппа, и все, что было в лагере, включая избиения палками и другие жестокости, повторялось и в рабочее время. Сам Тад рассказывал об этом: «На работе мы подчинялись людям Круппа. Эсэсовцы стояли у стен и следили, чтобы никто не убежал, но редко вмешивались в рабочий процесс. Этим занимались разные «мейстеры» и их помощники. Любая маленькая ошибка, из тех, что постоянно случаются на всех заводах, вызывала у них бурную реакцию. Они били нас, пинали, избивали резиновыми шлангами или железными прутьями. Если они сами не хотели обременять себя, то вызывали капо и приказывали дать кому-то из нас двадцать пять ударов плетью. Я и сейчас сплю на животе, а эту привычку я приобрел у Круппа, поскольку моя спина болела от ударов».

В десятом цехе, куда был направлен Тад, работами руководил старший мастер («мейстер») Малик, а его помощником был чех Клечка. Однажды немецкий старший мастер так бил юношу по лицу, что изуродовал бы его, если бы не вмешался эсэсовец. Другое наказание, которому подвергались Тад и его товарищи, состояло в том, что Малик запрещал им ходить в туалет. Оно было тем тяжелее, что юноша, как почти все его товарищи, страдал от дизентерии. Это было неизбежным следствием плохого питания. А те, кто так и не смог избавиться от болезни, в конце концов попадали в крематорий. Если кто-то слишком долго находился в туалете, Малик приказывал капо идти в туалет и окатить «виновного» холодной водой. При минусовой температуре такие вещи могли быть еще опаснее, чем избиения, но эсэсовцы в подобных случаях не вмешивались. Однако Малик не был исключением. По словам Тада, «многие из людей Круппа действовали таким же образом, и у всех заключенных была одинаковая участь».

Сам Тад также не избежал этой участи. Примерно через два месяца после смерти дяди Тада Малик, возмущенный тем, что юноша часто отлучался в туалет, велел капо облить его холодной водой. В ту же ночь у Тада начался жар. Он боялся попасть в изолятор для больных, потому что оттуда редко кто возвращался. Тад продолжал ходить на работу, пока однажды утром не упал по дороге на завод, и тогда его вернули в лагерь. Он все-таки попал в изолятор и понял, почему так мало больных выздоравливали. Там просто не было лечения. К тому же там не хватало коек и спать можно было только по очереди. Ближайшее отхожее место находилось в другом помещении, в ста метрах, и больным, которым приказывали при поступлении в изолятор сдавать одежду, приходилось бегать туда полуголыми, несмотря на холод.

Конечно, состояние Тада стало еще хуже. По его воспоминаниям, уже через несколько дней у него началось кровохарканье. Сам он не знал своего диагноза, поскольку его «не осматривал ни один врач за все время пребывания в изоляторе»; однако если бы кто-то из врачей осмотрел Тада, то, скорее всего, поставил бы диагноз «дизентерия и легочный туберкулез».

Молодость помогла Тадеушу остаться в живых и пережить годовщину ухода из жизни своего дяди. К тому времени былая уверенность немцев в своем будущем уже сменилась паническими настроениями. По берлинскому радио передавали, что немцы оставили Танненберг. Силезию постоянно бомбили союзники. 1-й Украинский фронт под командованием маршала Конева теснил немецкую группу армий «Центр» и готовился форсировать Одер. Бреслау, как и Маркштедт, был обречен.

Пауль Хансен, один из лучших инженеров Круппа, проработавший в компании с 1929-го по 1963 год, был начальником строительных работ в Маркштедте во время войны. Он сообщил, что не получал приказа эвакуировать строительство. «Как всегда, – сухо заметил инженер в беседе с автором, – у нас был приказ держаться до последнего человека». Самое удивительное – «последний человек» там действительно «держался». Сам Хансен уехал, но один из подчиненных ему конструкторов усердно трудился в конторе завода «Берта». Телефон на его столе зазвонил, он снял трубку, и оказалось, что ему звонит снизу русский военный. Конструктору каким-то образом удалось все же выбраться с территории. Интересно, что после войны его шеф сначала восстанавливал эссенские заводы, а потом отдел промышленного строительства Круппа, который извлекал прибыли из строительства заводов в развивающихся странах. Как заметил по этому поводу сам Хансен, «нечто подобное мы делали и в Маркштедте. В 1945 году завод «Берта» был нами утрачен. Но мы приобрели прекрасный опыт».

Тада Гольдштейна, как и многих других заключенных – евреев, поляков, русских, – перевели подальше, в лагерь Лигнице. Однако вскоре стремительное наступление маршала Конева сделало их пребывание в Силезии бессмысленным. Во всеобщей суматохе Таду, наконец, удалось бежать. Он попал в Тюрингию, где однажды набрел на американский патруль. После этого для Тада началась новая жизнь, в другой стране, под другим именем. В отличие от Хансена Тад не считал опыт Маркштедта «прекрасным». У него, как и у бывших его товарищей, память о рабстве осталась на всю жизнь. Несмотря на то что Тадеуш стал удачливым финансистом, он не смог вытравить из себя всего, что испытал в то время. Однажды, уже после войны, когда он спал в студенческом общежитии, двое товарищей-студентов решили над ним подшутить. Они ворвались в комнату и закричали по-немецки: «Подъем!»