Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

В гавани перекатывались невысокие буруны, здесь утихали могучие волны Атлантики. Побережье тянулось неровным швом, пристегнувшим Арморику к Аквитанскому бассейну, отмечая границу моря и суши. Город на побережье смотрел на море и на сушу птолемеевскими линзами, установленными на верхушке цитадели. Наблюдатели со сторожевых башен увидели бы приближение вражеских армий и шторма, наступление засухи и даже сорные травы, пробирающиеся на поля. Но мелкие соленые топи плавно разбегались в разные стороны от ла-рошельской крепости в глубь материка, образуя огромный естественный гласис. За этим укрытием и подступили к стенам Рошели королевские войска, незаметные для наблюдателей, как волки в овечьих шкурах. Это было неумолимо и неотвратимо, как смена погоды.

Подобно тому, как свора псов, мчащихся в зарослях, предвещает скорое появление егерей и за всем происходящим проглядывает замысел охотника, так и погодные явления представляют знаки иных, более масштабных событий. Так безмолвное мертвое сердце циклона, которое может казаться всего лишь плотным горячим воздухом, в действительности обещает мощные перепады давления, за которыми стоит, в свою очередь, инерция вращения земного шара. Периодические вспышки на Солнце отмечают те дни, когда далекая фиолетовая полоса горизонта становится багровой зияющей раной, предвестницей бедствий, и ее увидели осажденные рошельцы, в тщетной надежде взывавшие к разгневанным небесам. Дождь — не всегда просто дождь, как и солнце — не всегда просто солнце.

В системе наступления всегда есть свои пристрастия и вероятности, остающиеся разрозненными, проявляющиеся лишь от случая к случаю, когда вяло ползущий прилив ржаных колосьев и виноградных лоз на полях и склонах вокруг Рошели внезапно набухает и взрывается под мощным импульсом неведомой энергии. Все потерянное понапрасну время сжимается в одно невероятно насыщенное мгновение, все пространство стягивается в одну точку, энергия собирается на гребне вздымающейся волны. Все становится очевидным сразу же, без всяких объяснений. Гектор внезапно видит, что он одинок, обманут и беззащитен. Ахилл поднимает копье. Приходит самое страшное.

Мелкие топи расступаются, и разворачивающееся пространство открывает ряды палаток, зигзаги траншей, огневые позиции, подступившие к самым бастионам крепости, тысячи и тысячи крохотных багровых точек, крадущихся к стенам, и пушечный дым — предвестник разрушения. Еще мгновение — и первые ядра пробьют первую стену и обрушатся на улицы города, и первые рошельцы падут под обломками, летящими с раскаленных небес, которые уже обрекли жителей этого города на смерть от клинка или мушкетной пули, пороховой мины или факела, на безнадежную оборону, предательство и гибель. С началом осады исход ее уже был предрешен. Но настоящие победители уже покинули стены города.

В подземном зале стояла тишина. Ламприер заметил, что Ле Мара смотрит через стол на Вокансона. Жак глядел туда, откуда доносился голос председателя, а потом внезапно повернулся, словно услышав сигнал.

— Осада была средством покончить с нами, — сказал он. — Ришелье хотел лишить нас всех привилегий, в частности торговых. Он хотел дать разрешение на торговлю другим, новым компаниям. Король тоже хотел так или иначе прибрать Ла-Рошель к рукам. Может быть, он знал, что мы собирались отречься от него. Было и кое-что еще, но…

— Расскажи ему, — вмешался Кастерлей. — Расскажи ему всё, все остальные причины.

— Причины чего? — Ламприер вглядывался в лица сидящих за столом. Заговорил Вокансон:

— Рошель не была обычным французским городом, это был центр Реформации. В ней были свои законы, свой совет, своя церковь. Рошель была образцом для гугенотов всей Франции. Идеалом, понимаете? Людовик это знал, и Ришелье — тоже. Каждая протестантская конгрегация королевства обращалась к Рошели за руководством. И постепенно вероучительное руководство стало руководством политическим. Это был почти заговор. Мы не замышляли убить короля, но король был монархом иезуитов и католических святош, он стоял на стороне всех наших врагов во Франции и за границей. А мы бы хотели, чтобы наш король был с нами, а не против нас. Вы следите за моей мыслью? Ламприер покачал головой.

— Наши блестящие удачи! — перебил Бофф с упоением. — Наше потрясающее везение! Ах, как это было великолепно…

— Но все это привело врагов под стены нашей крепости, — подхватил Жак более спокойным тоном, — что мы должны были предвидеть. Причинами осады были торговые и государственные дела, а мы основательно запустили руку и в то, и в другое. И в конце концов в первую неделю августа тысяча шестьсот двадцать седьмого года войска короля появились под Ла-Рошелью. Неделей ранее из Англии прибыл флот Бэкингема, высадившийся на острове Ре. Добрый герцог уже бросил свои силы против Туара и остатков гарнизона форта Сен-Мартен. Мы наблюдали, как королевская армия окопалась под стенами Ла-Рошели и восстановила форты к востоку от города…

— Такой поразительный спектакль, месье Ламприер, — Бофф затрясся всей своей тушей. — Люди, лошади, пушки. Декорации тоже были хороши — эти тысячи траншей, эти земляные укрепления — грандиозное зрелище. И мы, в такой впечатляющей роли. Осажденные рыцари, защитники, герои. Вся Европа смотрела на наше мужество.

— И вся Европа наплевала на него, — фыркнул Кастерлей. — Англичанам так и не удалось взять форт Сен-Мартен, а даже если бы удалось, это ничего бы не изменило.

— Рошель осаждали и раньше, — заговорил Вокансон. — Но прежние осады были всего лишь формальностью. Обмен мнениями, переговоры. Спорные вопросы всегда удавалось уладить, и все оставалось по-прежнему. У нас было не так уж много оснований поверить в то, что теперь мы оказались в куда более затруднительном положении и что эта осада совершенно особенная.

— Да, эта осада действительно была не похожа на предыдущие, — сказал Жак. — Вероятно, король подозревал, что наши планы заходят гораздо дальше, чем предполагают даже самые злобные наши враги. Возможно, наша официальная торговая деятельность представляла в их глазах значительно большую ценность, чем в наших, по понятным причинам. Но так или иначе, к сентябрю Рошель была окружена уже двадцатитысячной королевской армией. Мы же продолжали безмятежно наблюдать со стен за происходящим. Наш собственный флот и корабли англичан позволяли нам удерживать контроль над морем к западу от города, и трудностей с доставкой продовольствия не возникало. Естественно, на мысах внешней гавани располагались огневые позиции, но стреляли оттуда не очень метко, устье было достаточно широким, наши корабли — быстрыми. Но затем, к середине октября, мы обнаружили, что они возводят какое-то странное заграждение. Постепенно, день ото дня, мысы внешней гавани, казалось, сближались, тянулись друг к другу через устье.

— Ришелье начал строить мол, — произнес Кастерлей. — Чтобы перекрыть гавань.

— Своего рода заградительный вал, — пояснил Вокансон. — Два барьера из камней и свай. Руководил работами инженер Метезо. Я наблюдал, как это делалось, но не понимал, на что он рассчитывает. Ведь достаточно одного-единственного шторма или даже просто мощного прилива, чтобы смыть разом весь этот барьер. Но потом они с обеих сторон затопили корабли, груженные камнями, а промежутки заполнили валунами. Посередине они оставили брешь, чтобы не получилось запруды. Если бы этот стол был гаванью, то брешь находилась бы как раз в том самом месте, где вы стоите, Джон. Но и тогда мы думали, что эта преграда ни за что не выдержит зимних бурь. Потом они установили новую батарею на Пуэнт-де-Курэй и принялись изводить наши корабли вовсю. Но работы по сооружению мола не слишком продвинулись, и конец того года не принес нам новых страхов.