Лето ночи - Дэн Симмонс

Первым в этот мрак направился Дейл.

– Cукин сын, – шепотом выругался Кевин Грумбахер. Он почти никогда не ругался, но тут просто невозможно было удержаться.

Все ребята бросили его, и теперь он должен сделать все от него зависящее, чтобы погубить отцовский грузовик и таким образом лишить семью средств к жизни. Его даже начало немного тошнить: он взломал насос и заправил цистерну бензином, он использовал молочный шланг для того, чтобы накачать бензин в цистерну. Теперь сколько ни чисти шланг, молоко все равно будет пахнуть бензином. А эти шланги стоят целое состояние. О том же, что теперь будет с самой цистерной Кевину даже думать не хотелось.

Возникла еще одна проблема. Электричества не было, следовательно не работал кондиционер в спальне родителей и следовательно там было тихо и они могут проснуться… Довольно скоро, если этот гром будет продолжать так греметь. Отец спит очень крепко, но мама часто бродит по дому во время грозы. Ему еще повезло, что родительская спальня расположена внизу, рядом с холлом, где стоит телевизор.

Далее. Кевину нужно вывести грузовик со двора, не заводя мотор. У него был ключ, но мальчик не сомневался, что шум работающего мотора разбудил бы отца даже при включенном кондиционере. Конечно, удары грома становились все сильнее, но Кевин не был уверен, что они могут заглушить шум мотора.

К счастью, дорога шла под уклон, поэтому Кевин поставил ключ на нейтральное положение и позволил грузовику съехать футов на десять или около того, так, чтобы тот оказался поближе к насосной. Мальчик вставил шнур центрифужного насоса в розетку на 230 вольт и тут же вспомнил, что электричество не работает. Великолепно. Это просто черт знает как великолепно.

В гараже у отца хранился генератор Кольмана, работающий на газолине, но мальчик был уверен, что шуму от него будет больше, чем от самого мотора.

Делать было нечего. Можно только пытаться предпринять что-нибудь умное. Кевин включил положенные выключатели, потянул соответствующие рычаги, подал на карбюратор двигателя бензин из канистры в грузовике и сильно потянул стартер. Двигатель чихнул два раза, фукнул один раз и завелся.

Не так уже громко. Не громче чем десяток камней, которые встряхивают в железной бочке.

Но во всяком случае дверь их дома не распахнулась, и отец оттуда не вылетел. В развевающемся халате и с выпученными от бешенства глазами. Пока не вылетел.

Кевин вставил провод от электропитания в соответствующую розетку, прикрыл двери гаража, чтобы заглушить шум, и попытался задвинуть крышку подземного резервуара. Для этого он воспользовался девятифутовой палкой, которую отец держал в глубине гаража для того, чтобы проверять уровень топлива. Кевин захлопнул заднюю дверцу цистерны, вытянул шланг, приладил его и скользнул вперед к наполнителю. Шланг, развернувшийся в темноте, напугал его, напомнив о вещах, помнить о которых он совершенно не хотел.

Буря усиливалась. Березы и тополя перед домом Грумбахеров словно пытались разорваться на части, в то время как воздушное пространство чрезвычайно походило на снимки, сделанные на плохой фотопленке.

Кевин повернул рычаг наполнителя и увидел, как шланг надулся и завибрировал, когда начал работать вакуумный насос. Мальчик даже зажмурил глаза, когда высокочистый бензин заплескался в стерильно-чистой цистерне. Извините, малыши, некоторое время ваше молочко будет попахивать бензинчиком.

Отец убьет его при всех вариантах, что бы ни случилось. Он редко показывал свой гнев, но когда это все-таки случалось, знаменитое тевтонское бешенство пугало не только Кевина, но даже его мать, да и любого, ненароком оказавшегося в пределах досягаемости.

Кевин открыл глаза. Ветер сметал с дороги мелкий щебень и гальку, Дейла и Лоуренса в школьном дворе не найти, Майк исчез в подвале дома Стюартов. Мальчик вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Семьдесят пять галлонов в минуту. В цистерне должно быть по меньшей мере тысяча галлонов – половина ее емкости. Значит… Потребуется пятнадцать минут? Отец в жизни столько не проспит.

Шесть минут провел Кевин в гараже, слушая урчание насоса, фырканье двигателя и нарастающее крещендо урагана, до того как осмелился выглянуть наружу, во двор Старого Централа.

Вся земля их игрового поля была испещрена бороздами. Это здорово походило на то, как плавники акулы вспарывают поверхность океана, а их тела оставляют глубокую-глубокую борозду. Но это был не океан. И не акулы. Что бы это ни было, сейчас оно бороздило толщу земли под игровой площадкой, направляясь к дороге, а потом к его дому.

Две волны. Две высокие борозды, словно их вызвали к существованию две гигантские землеройные машины, прокладывали путь прямо к нему.

И двигались они довольно быстро.

Преодолев первый десяток ярдов Майк нашел, что продвигаться стало много легче. Туннель стал шире, примерно тридцать дюймов в диаметре, это уже была не та узкая щель, в которую он едва сумел протиснуть плечи, как было в начале. Ребристые стенки туннеля были очень твердыми, их сформировала плотно утрамбованная земля, смешанная с каким-то серым материалом, по консистенции похожим на авиационный клей. А их поверхность напомнила Майку след от гусениц трактора или бульдозера на высохшей под солнцем земле. Он решил, что ползти по туннелю ничуть не труднее, чем по штольне из гофрированной стали, которые обычно прокладывают под дорогами.

Только штольня обычно имеет длину несколько футов, а не сотни ярдов, как здесь, если не миль.

Запах был ужасный, но на это Майк уже не обращал внимания. Свет его фонарика отражался от красных стен, по цвету похожих на кишки, огромный дьявольский кишечник, но Майк постарался выбросить подобные сравнения из головы. Боль в локтях и коленях с каждой минутой становилась все сильнее, но об этом он тоже старался не думать, все время повторяя про себя молитву «Богородица, дева, радуйся» иногда перемежая ее молитвой – «Отче наш». Конечно, Майк сразу же пожалел, что вместо того, чтобы взять с собой гостию, оставил ее у Мемо.

Мальчик все полз и полз дальше, он заметил, что туннель поворачивает то вправо, то влево, иногда уходя в глубину, а иногда поднимаясь к поверхности, от которой, по расчетам Майка, его отделяло не больше одного ярда. По временам он чувствовал, что находится очень глубоко. Дважды он оказывался на перекрестках, однажды его путь пересекли другие туннели. Тогда Майк осветил их оба лучом фонарика, подождал, принюхался и выбрал тот, который был проложен более недавно. По крайней мере запах в нем был сильнее.

При каждом повороте Майк боялся, что вот-вот путь ему преградит труп Лоуренса Стюарта. Возможно это будут кости, куски расчлененного тела… Возможно что-нибудь еще хуже. Но если бы Майк обнаружил это, то он мог бы по крайней мере вернуться и сказать ребятам, что сегодня ночью им не нужно идти в школу.

Только вот пути назад он все равно не найдет. Слишком много он миновал разветвлений и разных поворотов, и теперь Майк, конечно, потерялся. Он только старался не покидать главного туннеля – вернее того, который он считал главным, продолжая продвигаться вперед. Его джинсы уже разорвались на коленях, и одна коленка принялась кровоточить. Он полз словно по острым обломкам бетона. Луч фонарика метался по стенам, то высвечивая широкий проход в двадцать ярдов, то узкий лаз шириной в двадцать дюймов. Туннель все время то нырял в глубину, то поднимался вверх, то поворачивал. За каждым углом Майк ожидал, что увидит притаившегося врага.