Вавилон - Маргита Фигули

— А кто это с тобой?

— Это мои воины из царства душ. Давящая тишина воцарилась под сводами башни, страх и удивление отразились на лицах вавилонян.

Сан-Урри упрашивал:

— Пропустите своего военачальника к Нинибу, чтобы бог снова влил кровь в его жилы. Пропустите меня к Нинибу, и я восстану из мертвых. Я знаю, как сокрушить персов и изгнать их из наших пределов. Как только Ниниб вдохнет жизнь в мои члены, на ваших глазах свершится чудо. У стен Вавилона не останется ни одного пришельца.

Кто не мечтал дождаться дня, когда наконец-то умолкнет бряцанье оружия? Кто не мечтал свободно вздохнуть на вольной земле?..

Ворота отворились и коварный Сан-Урри не спеша пересек на своем жеребце черту города. С ним двадцать вооруженных всадников на закованных в доспехи конях. Они направились прямо к Эпатутиле.

Храм пуст. Лишь у алтаря, в чашах металлических светильников, мерцают одинокие огоньки. Перед алтарем, творя молитву в ночной тиши, стоит на коленях жрец.

С десятью самыми сильными воинами Сан-Урри неслышно подкрадывается к священнослужителю и вонзает в спину меч. Вытерев окровавленное лезвие о белую жреческую ризу, он приказывает переодетым персам вынести из храма статую Ниниба. Статуя тяжела даже для десятка молодцов, но безмерное тщеславие Сан-Урри не знает снисхождения. Накинув веревки, солдаты сваливают статую божества, сделанную из дерева усу и чистого золота, № волокут ее к выходу. В тени сикоморов они привязывают Ниниба к восьмерке лошадей и мчатся назад к Южным воротам.

Подскакав к халдейским стражникам, Сан-Урри выпаливает, еле переводя дух:

— Эль-Халим воскрес, радуйтесь, на ваших глазах свершится чудо. К восходу солнца кончится война.

И снова распахивают ворота. Ни тени подозрения в душах, их покорили слова обещания — к восходу солнца кончится война!

Первые лучи взметнулись из-за Тигра, возвещая рассвет. Остроконечные золотистые спицы вонзились в землю страны Субар. От горизонта покатилась огненная колесница Шамаша. Добрый бог щедро одарял мир теплом и светом.

Затаив дыхание, взирали на небо халдейские стражники, ожидая обещанного чуда. Двое из них, едва забрезжило, поспешили уведомить о случившемся Набусардара.

Тот пришел в ярость. С первых же слов он понял, что дело нечисто. Набусардар не верил в чудодейственную силу статуи Ниниба, мысль о том, что его воинов так легко обманули, приводила его в бешенство.

— В темницу этих трусов! — кричал он. — Сменить стражу у Южных ворот! Всех в темницу! Всех, всех!

Весть о похищении статуи Ниниба, бога силы, с быстротой молнии облетела город. Новые страхи и мучительные предчувствия схватили вавилонян в свои когти.

Страх достиг наивысшей точки, когда в предполуденные часы персы начали бешеную атаку на всех подступах к Вавилону и Борсиппе. Несколько дней не на жизнь, а на смерть рубились обе стороны. Кир был убежден, что теперь-то, когда выбита главная опора, Вавилон падет.

Но Вавилон все стоял и стоял.

Натиск и упорство Кира постепенно спадали, точно ости с пшеничного колоса. Кира то брало отчаяние, то обуревал гнев, порою душевные силы его сдавали. Он не допускал мысли о том, что сражение может быть проиграно, что солдаты станут жертвой легкомысленной игры. Надежды и сомнения вихрем переплетались в его измученном мозгу.

Единственным ободрением для него были все новые и новые заверения магов, что город Мардука падет от его руки, но этот час еще не пробил.

Был на исходе второй год осады. Подавленный, Кир сидел под сенью шатра. До слуха его доносился стук ручных мельниц — в тот день солдаты мололи пшеницу и пекли хлеб. Шорох и поскрипывание жерновов раздражали царя, и без того не находившего себе покоя.

Не сдерживаясь, он раскричался на магов:

— Сегодня же ночью еще раз спросите, что скажут звезды! Боги ли, демоны ли откроют час падения Вечного Города, мне уже все едино!

Ясновидцы на цыпочках покинули шатер, и в тишине снова затарахтели мельницы. Их назойливый шум изводил Кира.

— Ох, еще эти мельницы, — простонал он. Стиснув виски ладонями, он поднялся, чтобы выйти. Перед шатром Кир заметил несколько седовласых, бородатых старцев в черных балахонах. Они кланялись ему у приоткрытого входа и кричали через головы его телохранителей:

— Борух габо! Да сияет слава и мудрость Кира! Царь окликнул начальника стражи:

— Кто такие?

— Послы иудеев с Хебара, — ответил тот. Кровь прилила к лицу персидского владыки. Нет, сегодня он их принять не может. Сегодня пусть оставят его в покое.

Но старцы пали на колени и начали биться лбом о землю, моля владыку мира преклонить слух к их смиренным речам.

— Войдите, — угрюмо уступил наконец Кир.

— Мы принесли тебе, искупитель народов, ключ от врат вавилонских.

— Ключ от врат вавилонских? — Царь едва не пошатнулся.

Самый древний из старцев достал из-под полы длинного балахона обмотанную холстиной книгу и положил на ее верхнюю дощечку морщинистую ладонь.

— Здесь, царь царей, указан путь к твоей победе. Кир недоверчиво нахмурился.

— О славнейший из владык, — убежденно проговорил третий посол. — Пока ухо не услышит, сердце не поверит. Мы же готовы пожертвовать жизнью в знак того, что веруем в твое великое начинание. Свидетельством тому — строки этой книги. Дозволь разложить перед тобою дощечки, и если у тебя хватит терпения выслушать хотя бы одну небольшую главу, вовек будешь благословлять этот день.

— Сядьте, — повелел им Кир, — а ты, — он кивнул старику, который держал книгу, — читай!

Царь опустился на широкое, покрытое алым сукном ложе. Поначалу равнодушно, перемогая себя, внимал Кир чтецу, но потом стал вслушиваться.

Старик кончил читать и положил изрезанную морщинами ладонь на верхнюю дощечку. Широко раскрытыми темно-серыми глазами он с беспредельной верой смотрел на Кира. Вот оно, слово, способное открыть врата Вавилона, сокрушить его стены, поколебать трон. Вот оно, слово, которое десятки лет дремало, неведомое, в глиняной оболочке, чтобы в один прекрасный день ожить и восстать на поработителей, имя которому — Город Мардука.

Так думал величественный старец с берегов Хебара; не дождавшись от Кира изъявлений восторга, он молвил, вызывая царя на разговор:

— Вот и все, царь царей.

— Да простит меня Ормузд, — отозвался Кир, — но я не догадываюсь, в каком слове сокрыт дар, о котором вы говорите. Сколько брошено на ветер речей, вот таких же речей, никчемных, пустых!

Кир в раздражении поднялся с ложа. Его пронизывающий, зоркий взгляд блуждал по земле, по стенкам и куполу шатра, пока не остановился на лице чтеца.

— Я говорю, что, не понимаю; смысл не совсем ясен для меня, — нахмурился Кир.