Тайный год - Михаил Гиголашвили

– Государь, государь! Арапышев со Скуратовым прибыли. Тебя видеть желают, по срочному делу.

– Чего? Сыскари?

В дверь просунулся Шиш:

– Арапышев со Скуратовым, говорю. Два возка добра привезли! И людей! С мешками на головах!

Заволновался:

– С мешками? А кого? Зачем?

Шиш выпучился, пожал плечами, поджал губы:

– Неведомо. У Скуратова же не спросишь, кого привёз? Себе дороже! Какие-то люди в санях сидят, на бошках мешки чёрны! И охраны верховой куча!

О Господи! Что ещё за напасть? Мешки, возки, охрана? Сыскари – не те птицы, чтобы просто так ночью являться! Что-нибудь важное приволокли.

– Пусть ждут! Давай чёботы! Урды подай, в ковше на столе!

Полусонный Прошка начал с ворчаньем стаскивать с крюков одёжу:

– Чего давать? Кафтан? Рясу? Да куда из постелей? Пусть ждут до утра, невелики птицы!

– Молчи. Домашнюю рясу давай, тёплую… И скуфью на меху. Посох.

Одеваться было весело – раз сыскари тут, значит какая-нибудь удача. С пустыми руками под праздник не припёрлись бы, это как пить дать… Ох, жизнь – качели! Думаешь – вверху паришь, ан нет – уже вниз летишь! Думаешь – на самый низ повален, а тебя уже Силы Небесные ввысь взвергают! Непостижимо сие! Только повиновением можно выжить, а никак не своим земным хотением и ножным топотаньем, Бога-то топотом не испугать!

Пока одевали, слышал из-за дверей звон, скрипы, сдвиганье, приглушённые голоса, звуки поставляемых на пол каких-то тяжестей. Это ему не понравилось: «Что замышляют?» – но пересилил себя, оттолкнул Прошку и осторожно выглянул в щель.

В предкелье на лавках сидят Арапышев и Третьяк Скуратов. Вид усталый. На полу около Арапышева – два здоровых ларя. Между ними – деревянный шкатун[215] в размер гроба, но с крышкой на замке. Возле Третьяка – сундук. Второй сундук с коваными углами затаскивают слуги. Лица сыскарей спокойны, руки на столах, глаза не бегают, стрельцов не видно. Можно идти.

При его входе оба дьяка Разбойной избы встали, обнажили головы и молча поклонились в пояс.

– Давно меня не навещали мои соколы! Я уж заждался! Забыли меня, сирого и убогого! Бросили на произвол, как Бог кинул Иону во чрево питоново… Или, думаю, на чужу отпали, чего доброго, а? Вы это куда собрались, с поклажей-то? – стукнул посохом по сундуку. – Что такое? Переезжаете куда на ночь глядя? Не человечьи ли останки мне привезли? Шишиг каких-нибудь лесных? Шкатун что-то очень на гробину смахивает! – вдруг всерьёз забеспокоился, перебегая въедливыми глазами с одного лица на другое: не припёрлись ли его прикончить и в этот ящик заколотить? Им это пара пустяков, особенно для Третьяка: всадил нож в сердце – и готово! Третьяк один всех охранных стрельцов перебьёт, ну а Арапыш петлю на шее как-нибудь уж дотянет!..

Но Арапышев был спокоен, весел, чист глазами. Третьяк тоже не подавал вида тревоги, дёргался в меру – то руку трехпалую к уху невпопад поднесёт, то глазом мигнёт без дела. От шуб их несло прелой пылью.

– Что тут? – уже нетерпеливо ткнул посохом в шкатун.

Арапышев встал на колени, стал ковыряться в замке. Открыл. Бережно отвернул белую холстину, обнажил серебряные доспехи с золотыми наплечниками.

– Это, государь, кольчатая броня, коя вместе с другим добром, – Арапышев пристукнул поочерёдно рукой по ларям, – обнаружена в воровском схроне, мною открытом.

– Что за схрон? Какие воры? Говори яснее! – не понял, любуясь блеском металла и проверяя посохом, ходит ли налобник на шлеме.

Арапышев преданно уставился в глаза: если государь изволит помнить, им, Арапышевым, было открыто дело о воровстве на подворье у князя Масальского, где воры хитро опоили сонным зельем слуг и вынесли из дома всё ценное.

– Так вот, воры изловлены и выдали место прячи краденого.

«Аха-ха! Так это Арапыш привёз то добро, про кое мне рында говорил, что он, Арапыш, его у воров отнял и себе присвоил, в казну не сдав! – вспомнил. – И вот теперь приезжает и торжественно, честь честью, к празднику всё сдаёт. Хитро! И кольчугу не забыл присовокупить! Ну-ну… Поглядим…»

– Знатная кожура!.. А в ларях что?..

Арапышев открыл крышки – лари забиты золотыми и серебряными кубками, подсвечниками, окладами, чашами, блюдами, поверх покоится опись с печатями.

– В этих двух ларях – сводное добро, что воры у князя Масальского взяли. Тут опись, всё как положено. Проваландались малость – много корябать пришлось…

– Дело хорошее! – поворошил рукой вещи. – А у тебя, Третьяк Лукьяныч, что? Чем обрадуешь? – прищёлкнул костяшками пальцев по сундукам возле сыскаря.

Третьяк Скуратов неторопливо объяснил:

– Это взятое у воеводы Вихри при обыске в Астрахани. По твоему приказу ценное всё мы забрали, тут в сундуках слажено. Воеводино неходное имущество – пару домов с людишками, корчму и бойню – на царскую казну переписали, а самого Вихрю в каземат поместили. Да, Клоп… князь Мошнин птицу серебряну ещё раньше тебе повёз.

– Ну да, помню. Воевода Вихря отнял птицу у Саид-хана… Помню… Я её дочери подарил. Открывай!

Третьяк Скуратов отвалил крышки сундуков. То же самое: посуда, серебро, утварь, золотые ткани. И сверху – тоже лист с описью. Научились писать после того, как двум дьякам головы были снесены на Болоте за нерадение – теперь не забывают описи обысковых работ строчить и крестоприводными печатями прищёлкивать, хотя если украсть захотят – украдут и в опись не впишут очень даже просто, невелика премудрость, опись-то не с неба валится, а людьми пишется…

– Ну и ладно, – удовлетворённо сказал, мягко и заботливо закрыв крышки сундуков и ларей и велев стрельцам перетащить всю поклажу к нему в келью. Поколебашись, сунул руку под крышку одного из ларей, вытащил не глядя для каждого сыскаря по подарку. – Жалую за честную службу!

Арапышеву достался тевтонский кубок с позолоченной крышкой, Третьяк получил блюдо с чеканкой. Сыскари с поклонами взяли дары, бережно отложили на стол. Скуратов достал откуда-то из-за спины неприметную, невзрачную клюку с кривоватой рукоятью:

– А это тебе в дар.

Повертел в руках – что за дар издёвочный?

– Позволь, – Третьяк взял клюку и рывком выдернул из неё за нелепую рукоять длинное трёхгранное хищно-блескучее острие. – На такое пару-тройку врагов разом нанизать можно. Наговорный клинок! Не знает пощады и промаха!

– О! – загорелись глаза. – Лепо! Полезно! – Взял стилет, осмотрел, пару раз сунул клинок в отверстие клюки, вытащил. – С виду палка… И не подумаешь чего… Идёт старче в парче с палкой… Рукомёслы на Москве сделали? Что?.. Сидельцы в каземате?.. Да вы с ума посходили – ворам в каземат острия давать?.. Ну, ежели под присмотром, тогда ничего. Лишь бы охрану не поубивали, а друг друга порежут – невелика беда, туда им и дорога, супостатам! – Сел на лавку, положил клюку рядом. – Знатная вещица! Жаль, не было под рукой, когда меня на дороге грабили, поруху моей чести сотворяя…