Магистраль Вечности - Клиффорд Саймак

Дэвид мертв. Дэвид – а как фамилия? Коркоран испытал шок, поняв, что фамилия семьи так и осталась ему неизвестна. В Гопкинс-Акре ее ни разу не упоминали, а он не спросил. Дэвид, Инид, Тимоти, Эмма, Хорас. Хотя список распадается надвое: Эмма с Хорасом должны носить другую фамилию.

Дэвид не разбудил его, позволил ему спать до утра. А если бы разбудил? Если бы разбудил и поменялся со мной ролями, ответил себе Коркоран, то в пасти саблезубого сейчас, возможно, болтался бы я, а не он.

Какова воображаемая картина происшедшего? В предрассветной тьме Дэвид мог услышать что-то за пределами освещенного костром круга и отправиться на разведку. Он мог заметить кошку, а мог и не заметить, и она захватила его врасплох. Так или иначе, он не стрелял. Не успел или не захотел?

А что сделал бы я, окажись на его месте? – спросил себя Коркоран. Несомненно, выстрелил бы. Если бы, отойдя от костра, нарвался на саблезубого, то без колебаний схватился бы за ружье. Разумеется, дробовик – не то оружие, с каким стоит охотиться на саблезубую кошку. Надо думать, дробь даже на близком расстоянии не убила бы ее, но по меньшей мере обескуражила бы, охладила бы ее атакующий пыл. Почему же Дэвид не выстрелил? То ли потому, что вообще не умел стрелять, то ли, даже если у него оставалось время на выстрел, посчитал себя слишком цивилизованным для стрельбы? В сущности, Дэвид относился к дробовику не как к оружию, а как к прогулочной тросточке.

Бедный дуралей, завершил эпитафию Коркоран. В конце концов он оторвался от костра и отправился за ружьем. Оба патрона были в патроннике – из ружья не стреляли.

Уложив ружье на локтевой изгиб, он прошел немного дальше. На земле лежал ботинок, а в ботинке – стопа и часть ноги по щиколотку. Кости были раздроблены. Еще дальше Коркоран нашел порванную куртку, а вокруг – высыпавшиеся из нее патроны. Патроны он подобрал и рассовал по карманам. Больше от Дэвида ничего не осталось, только ботинок и куртка. Вернувшись к ботинку с торчащей из него ногой, Коркоран постоял над этой бренной реликвией, но наклоняться и тем более трогать ее не стал – это было бы слишком неприятно.

Добравшись до костра, он уселся на корточки спиной к огню. Пора бы чего-нибудь поесть, но у него пропал всякий аппетит. Во рту было кисло и гадко.

Ну и что прикажете теперь делать?

Управлять времялетом он сумеет – в чем, в чем, а в этом не было сомнений. Он видел, куда Дэвид положил бортовой журнал, и следил за действиями пилота, когда тот программировал машину перед вылетом в эту злополучную эпоху. Но куда направиться отсюда? В свой родной двадцатый век и поскорее выбросить все происшедшее из головы? Такая идея была в известной мере привлекательна, но спокойствия не приносила. Более того, взвешивая ее, он почувствовал себя дезертиром. Где-то здесь, в круговерти времен, затерялся Бун, и у него, Коркорана, просто нет права на вылет, пока он не убедится окончательно и бесповоротно, что другу уже не поможешь.

Потом он вспомнил про саблезубого и про то, что остался в этой забытой богом дыре совершенно один. И подобная перспектива тоже отнюдь не радовала. Но много ли значат несколько дней одиночества по сравнению с судьбой Буна? Где бы ни носило старину Тома, он вернется сюда, именно сюда. А может, сюда же вернется и Генри, хотя уж Генри-то в состоянии шнырять по пространству-времени без помощи технических средств. Кто-кто, а Генри в Коркоране вообще не нуждается.

Что же до саблезубого, то это проблема случайная, ее вообще не следует принимать во внимание. Кошка может и не вернуться, а если вернется, то себе на беду: ружье теперь в руках человека, умеющего спустить курок. С ружьем, заверил себя Коркоран, я окажусь гораздо менее уязвим, чем Дэвид. По ночам я буду спать во времялете, запершись от бродячих хищников на все засовы. Запасов пищи хватит надолго, родничок снабдит меня свежей водой. Продержусь столько, сколько потребуется…

На равнину пришло настоящее утро, побудив Коркорана к действию. Сбегав к родничку за водой и слазив во времялет за продуктами, он сварил себе на костре кофе, нажарил бекона и кукурузных лепешек. Ну и что особенного, заявил он себе, считай, что живешь в походном лагере без удобств…

Ему подумалось, что надо бы если не оплакать Дэвида, то хотя бы ощутить утрату, – но намерение оказалось трудноосуществимым. Ужас внезапной смерти, вернее, ужасные обстоятельства смерти внушали трепет и только. А зацикливаться на кошмарных подробностях никак не стоило – чем скорее удастся выбросить их из головы, тем лучше.

Откуда-то извне донеслись, проникая прямо в мозг, тихие злорадные смешки:

«Хе-хе… Хе-хе-хе…»

Коркоран узнал монстра и вскипел от ярости:

– Пошел вон!..

«Хе-хе, – не унимался монстр. – Твой друг умер, а я по-прежнему жив…»

– Ты еще миллион раз пожалеешь, что уцелел! Будешь мечтать о смерти, скотина!

«Ты умрешь гораздо раньше меня, – фыркнул монстр. – От тебя останутся кости да пыль…»

Коркоран не ответил. В душе прошуршало сомнение: уж не монстр ли натравил хищную кошку на Дэвида? Да нет, нелепое предположение. Обсуждать такую чушь даже наедине с собой – чистая паранойя.

Он позавтракал, вымыл и вытер посуду, использовав для этого край рубашки. Поразмыслив, снова слазил во времялет, нашел лопату и, выкопав яму, похоронил ботинок с ногой. Похоронил, как он объяснял себе, по санитарным соображениям, а потому никаких церемоний не проводил.

Затем он отломил от последней лепешки большой кусок, завернул в носовой платок и сунул в карман. Еще раз посетил времялет и перерыл все набросанное внутри барахло в поисках какой-нибудь фляги. Фляги не обнаружилось – тогда он набрал полведерка свежей воды. Таскаться с ведерком не слишком удобно, но другого выхода не было.

С ружьем и ведерком он отправился на равнину и через две-три мили, повернув налево, пошел по кругу. Роль центра окружности играл холм. Пристально вглядываясь в почву, Коркоран пытался выяснить, не проходил ли здесь Бун. Дважды ему мерещилось, что на траве заметен человеческий след, и он цеплялся за эту ниточку, двигаясь чуть не ползком, – но следы все равно терялись что в первый раз, что во второй.

Бесполезно, сказал он себе. И было ясно заранее, что бесполезно, – но пусть поиски сто крат обречены на провал, попытать счастья следовало все равно. Сколько разных авантюр они с Буном пережили вместе, а случалось, один рисковал своей головой ради другого. За всю жизнь у Коркорана не было товарища ближе, чем Бун, – можно бы даже сказать «друга», но друзей, пожалуй, не бывало вообще.

Время от времени Коркоран натыкался на волков, которые нехотя уступали ему дорогу и присаживались неподалеку понаблюдать, как человек проходит мимо. Из кустов выпрыгнуло животное, похожее на оленя, и стремглав ускакало прочь. В какой-нибудь миле, не дальше, пробрело небольшое стадо бизонов. А на более внушительном расстоянии он мельком заметил зверей, смахивающих на мастодонтов, хотя дистанция была все же слишком велика и опознать их с полной уверенностью было нельзя. Но почему бы не считать этих зверей мастодонтами? Во всяком случае, эпоха для мастодонтов вполне подходящая.