Охота на Минотавра - Николай Чадович

Сам Кшема, кстати, в прошлом мой добрый приятель, в это время поочередно натягивал все свои луки, очевидно, выбирая самый тугой. Позолоченные латы покрывали не только кшатрия и его возничего, но даже запряженных в колесницу лошадей.

– Как ты намерен поступить? – поинтересовался Шапур, сам отчаянный поединщик.

– Как и подобает воину, которого вызывают на единоборство, – ответил я. – Приму вызов, а все остальное пусть зависит от воли богов.

– Но ты не просто воин, – напомнил Шапур. – Ты собиратель народов, усмиритель распрей и наш главный советчик. Если бы не твое мудрое слово, кости многих из нас, перебитых поодиночке, уже растащили бы волки. Ты сам по себе стоишь целой рати, и бесчестный Ганеша прекрасно понимает это. Он обязательно попытается пленить тебя или убьет предательским образом.

– Я знаю этого Кшему. Он благородный воин и не допустит в поединке каких-либо грязных уловок. Совсем другое дело его возничий. От него можно ожидать любой подлости.

– Так и быть, сразись с Кшемой, – после недолгого колебания сказал Шапур. – Деритесь прямо в речке, она здесь неглубокая. Пусть его доспехи станут не подспорьем, а помехой в поединке. Но ни в коем случае не выходи на противоположный берег. Возничего не опасайся. Я все время буду держать наготове свой лук.

На том мы и порешили. Осталось выбрать наиболее подходящее для этого случая оружие.

Я с одинаковым успехом владел и секирой, и палицей, и алебардой, однако на сей раз предпочел меч – не самый длинный, но и не самый короткий, расширяющийся на конце, как лопата.

Мой противник избрал меч совсем другого типа, с тяжелым волнистым лезвием, чей удар, наверное, сразил бы и слона.

Отличались и наши доспехи. Он остался в тех же латах, в которых красовался в колеснице, а я сбросил с себя все лишнее.

– Как поживаешь, благородный Кшема? – поинтересовался я, когда мы с двух сторон подошли к речушке.

– Плохо, любезный Ачьюта, – ответил он, а продолжил уже заунывным речитативом: – Но моя жизнь станет во сто крат краше, как только я отправлю тебя в столицу царя мертвецов Ямы. Этим я весьма порадую нашего верховного властелина Ганешу, которого ты посмел оскорбить. Трепещи, нечестивец. Тебя ожидает судьба собачонки, попавшейся на глаза голодному льву.

– Не смеши меня, приятель, – произнес я с той же интонацией. – Твои слова не могут напугать даже лягушек, населяющих эту славную речку. А сам ты похож на грозовую тучу в осеннюю пору. Гром вроде бы и гремит, только молнии не дождешься. Боюсь, что сегодня ты ничем не порадуешь своею хозяина, бесчестного Ганешу, а, напротив, весьма огорчишь своей смертью.

Наша перебранка не была вызвана личной неприязнью, а носила скорее ритуальный характер, являясь неотъемлемым атрибутом каждого поединка. Примерно те же слова произносили в сходной ситуации отец и дед Ачьюты. Кшатрии с детства заучивали эти дразнилки наравне с молитвами.

Прикрываясь щитами из воловьей шкуры, мы одновременно вошли в тонкую речку, причем я погрузился только до середины бедра, а Кшема по пояс. Первые же удары в клочья разнесли щиты, предназначенные в основном для защиты от стрел, и теперь уже ничего не мешало нам махать мечами и свое удовольствие.

– Слыхал, какую награду пообещал за тебя Ганеша? – поинтересовался Кшема, за миг до этого едва не отрубивший мне руку.

– Слыхал, – откликнулся я, лихим ударом смяв его наплечник. – Собираешься заполучить ее?

– Не отказался бы. – Лезвие меча сверкнуло над моей макушкой. – Хотя возни с тобой, конечно, хватает…

– Какое доказательство моей смерти устроит Ганешу?

– Твоя голова.

– Жаль, но лишней головы у меня нет…

– Уступи ту, которая есть. Когда попадешь в плен, пожалеешь о том, что остался жив.

Почему это я, интересно, должен попасть в плен?

– Потому что все вы там будете… Кто, конечно, уцелеет… Варварам долго не продержаться. Центр их войска уничтожат боевые колесницы, а вас растопчут слоны. Кроме того, Ганеше удалось подкупить некоторых племенных вождей. Они переметнутся на нашу сторону в самый решающий момент.

Его меч рубил все подряд – и тростник, и береговой ил, и воду. Не человек, а прямо косилка какая-то. Когда мне надоело уворачиваться, я зацепил своим лопатообразным мечом изрядный ком жирной грязи, и швырнул его Кшеме в рожу. Попробуй утрись, если на голове у тебя наглухо застегнутый шлем, а на руках кольчужные перчатки.

– Это нечестный прием! – взвыл он. – Благородные воины так не поступают! Позволь мне умыться!

– Тот, кто верой и правдой служит этому негодяю Ганеше, не смеет даже заикаться о благородстве! Умоешься кровью!

От моего косого удара застежки на шлеме кшатрия лопнули, и он, сверкнув на солнце метеором, улетел неведомо куда. Кшема остался жив, но получил изрядную контузию. Его меч, словно огромная серебристая рыба, скользнул в мутную воду.

Подхватив полубесчувственного Кшему под мышки, я хотел было позвать на помощь возничего, но наши взгляды сошлись на линии, часть которой, длиной в два локтя, составляла стрела, направленная в мою сторону.

Пришлось прикрыться телом Кшемы, да простит он мне на том свете этот неблаговидный поступок. К счастью, вновь натянуть лук возничий не успел. Стрела моего побратима навеки успокоила его. Еще один подлец получил по заслугам.

Вернувшись к Шапуру, я передал ему все, что услышал от Кшемы. Новости, конечно, были самые худые, но изменить что-либо мы уже не могли.

Судя по азартным выкрикам, доносившимся к нам со стороны союзных дружин, поединки там еще продолжались.

Вскоре погиб венед, сражавшийся на секирах. С правого фланга прискакал савромат, на пику которого была насажена голова поверженного противника. Исход остальных единоборств так и остался для нас неизвестным, поскольку в войске ариев снова раздался вой труб, на сей раз возвещавший атаку колесниц.

Ради такого зрелища я даже покинул боевые порядки языгов и вместе с Шапуром перебрался поближе к центру союзной армии, где стояли аланы – высокие светловолосые люди, охочие до битвы, но в степи привыкшие сражаться наскоками, а потому не имевшие никакого опыта позиционной обороны.

Колесницы, запряженные четверками великолепных лошадей, приближались так быстро, что древки их знамен гнулись от встречного ветра еще круче, чем рога арийских луков, готовых вот-вот дать свой первый смертоносный залп.

Заранее зная, чем это может грозить, я сказал побратиму:

– Давай отъедем подальше, а иначе заработаем много лишних дырок в шкуре.

Сквозь стук копыт, грохот окованных железом колес и ржание лошадей донесся слитный мелодичный звук, словно могучие пальцы бога-создателя Брахмы тронули струну, проходящую через все три мира. Это несколько тысяч воинов-ратхинов разом спустили тетивы своих тугих луков.

Стрелы воспарили столь плотной тучей, что, подобно стае саранчи, на какое-то время затмили солнце. Первый залп еще не достиг цели, а в небо уже излетела вторая туча. В таком темпе умели стрелять только кшатрии.