Последний орк - Сильвана Де Мари

Старик прервался и на несколько мгновений закрыл лицо ладонями. Потом снова взял себя в руки.

— Мы не смогли их защитить, — продолжил он. — Это трудно объяснить. Я знаю, мы должны были отстоять их в сражении или погибнуть в бою… Но мы… мы не ожидали этой атаки. У нас не было ни воинов, ни сигнальных огней. У нас ничего не было… Они напали на нас темной ночью, как стая волков. Прежде чем мы поняли, что происходит, половина из нас была уже мертва, а оставшиеся в живых не желали ничего, кроме смерти… Да, так все и произошло. Половина из нас была уже мертва, и оставшиеся в живых не желали ничего, кроме смерти. Потом произошло то, что всегда бывает в таких случаях. Те из нас, кто остался жив, поднялись с земли и решили начать все сначала. Мы потушили пожары, похоронили мертвых, перевязали раненых и раз и навсегда постановили сделать вид, что ничего этого не произошло. Я похоронил моего отца и поклялся, что буду вечно ненавидеть орков и мстить любому существу, в жилах которого течет их кровь. Женщины, которые через девять месяцев после нападения должны были родить от орков детей, договорились утопить их в пруду, образовавшемся после дождей у подножия холма, и тем самым стереть память о случившемся. Честь селения была бы вновь восстановлена. Но она не согласилась. Я имею в виду твою мать. Она сказала, что ты — ребенок. Такой же, как все. Все дети плачут одинаково. Она сказала, что честь людей заключается в том, что они не убивают детей. Никогда. Иначе их самих можно назвать орками. Тогда ее изгнали. И я, поклявшийся ненавидеть орков и мстить любому существу, в жилах которого течет их кровь, я… я понял, что без нее… и без тебя… моя жизнь не будет отличаться от грязи. Я спросил, согласна ли она, чтобы я стал ее мужем и твоим отцом. Она не хотела, потому что лицо ее было изуродовано и чрево изнасиловано. Тогда я сказал ей… я сказал ей… знаешь, это был непростой разговор, но я подготовил слова заранее — я сказал ей, что желал бы быть богатым, сильным, красивым, что я желал бы быть королем, чтобы бросить к ее ногам мое королевство, или хотя бы быть вором, чтобы суметь прокормить вас, но я был никем и ничем и мог предложить ей лишь самого себя, нищего человека, который бродит один по земле, превратившейся в грязь… Я сказал ей, что для двоих ночь была бы не такой холодной, рассвет наступал бы раньше, тогда как поодиночке мир раздавил бы нас, и даже если бы никто не побеспокоился о том, чтобы убить нас, то наша собственная скорбь остановила бы наше дыхание еще до наступления нового дня. Это было единственное, что мы могли сделать против орков: свести их нападение к нулю тем, что, несмотря ни на что, мы оставались живы.

Старик помолчал.

— Я желал, чтобы она стала моей женой, я любил ее больше всего на свете. Ее лицо снова стало прекрасным, ее тело — нетронутым, потому что такой видел ее я и такой она должна была видеть себя сама. Орки, которые разрушили нашу жизнь и осквернили ее чрево, превратились всего лишь в смутный сон, приснившийся нам ветреной ночью. Ребенок, родившийся вскоре после этого, стал нашим первенцем, и любовь, которой мы окружили его, навек потопила ненависть и месть в грязи, как ненужные мелочи.

Старик умолк. Снова надолго повисла тишина. Даже огонь потух в очаге. Ранкстрайл едва осмеливался дышать. Налетевший ветер захлопнул открытую дверь. Старик задрожал. Молодой капитан поднялся, запер дверь и накинул на плечи отца свой плащ. В темноте блеснула цепь с символами городской власти. Ранкстрайл разжег огонь в очаге. Свет пламени вновь осветил комнату. Тьма отступила.

Старик посмотрел на сына.

— Я рад, что именно ты спас город, — сказал он и затем повторил эти слова еще раз.

Ранкстрайл кивнул. Ему казалось, что он побывал в преисподней и вновь вернулся оттуда. Проклятое подозрение, терзавшее его всю жизнь, ядовитый червь, который вечно грыз его мысли и которого он вечно загонял в самый дальний и темный угол, делая вид, что не думает об этом, вырвался теперь на свободу. Правда стояла прямо перед ним, как страшное чудовище, которое он долго искал, от которого долго убегал и которое наконец нашел. Ранкстрайл взглянул в глаза своего отца, и чудовище, прятавшееся во тьме, исчезло навсегда вместе с призраками той далекой ночи в грязи бобового поля на границе Изведанных земель. Он был первенцем, старшим сыном мужчины и женщины, которые любили друг друга больше всего на свете. Он был первым сыном их любви. Все остальное тонуло в грязи, как ненужная мелочь.

Ворота преисподней захлопнулись, и он никогда больше их не откроет.

Старик обеспокоенно посмотрел на его забинтованную руку.

— Ты ранен?

— Нет, все уже прошло, — рассеянно ответил Ранкстрайл.

Старик погладил рукой бархат плаща и указал на золотую цепь.

— Ты теперь важный человек, — заметил он и добавил в смущении: — Ты… ты богат?

Ранкстрайл кивнул.

— Конечно, — ответил он и тут же устыдился того, что еще не позаботился о своем старом отце. — Завтра утром я первым делом найду тебе новый дом, настоящий дом с настоящими стенами… с окнами, с садом… с огородом…

— Нет, нет, это не для меня, не для меня, — запротестовал старик. — Это мой дом, и я не хочу его менять. Здесь я жил. Здесь умерла твоя мать. Ее могила в двух шагах отсюда, и я могу навещать ее и разговаривать с ней каждый раз, когда мне становится одиноко. Я знаю всех соседей. Это для твоей сестры. Она выходит замуж… — встревоженно объяснил отец.

От возврата к повседневности душа молодого капитана просветлела.

— Сын пекаря все же решился попросить ее в жены? Ты можешь сказать этой мегере, его матери, что она получит любое приданое, какое только пожелает.

— Нет, это не сын пекаря. Ее попросил в жены принц лучников.

— Принц Эрик, командир лучников? Но он же отпрыск самой знатной семьи в городе!

— Да, именно он. Он попросил руки твоей сестры и сказал мне, что приданое его не интересует и что он даже не хочет об этом слышать. Он сказал, что мужество твоей сестры и ее лук, это уже… как он сказал?.. богатое приданое. Они постоянно были вместе, знаешь: они вместе организовывали защиту города. Твоя сестра научила стрелять из лука всех женщин Варила. Даже благородных дам. И прачек. Ты бы ее видел… Он сказал, что честь жениться на Вспышке, честь жениться на твоей сестре для него дороже всего золота мира…

Ранкстрайл расхохотался. Смех облегчил его душу и заполнил маленький дом.

— Надо же, сейчас, когда у нас есть деньги, приданое больше никому не нужно?

Старик не смеялся, в глазах его по-прежнему виднелась тревога.

— Даже если он ничего не хочет, у нас будут затраты. Ей нужно свадебное платье. Хорошее платье. Он же принц… То свадебное платье, которое досталось ей от матери, она надела, когда пошла сражаться с орками. Может, оно и к лучшему: на ней было это платье, когда они с принцем впервые встретились. Она была так красива… Она надела свое свадебное платье, идя на смерть. Но сейчас оно все в крови и грязи, и даже если его удастся отстирать, она не сможет…

Ранкстрайл успокоил старика. Отец все еще казался ему каким-то маленьким, не таким, как раньше. Капитан помог старику лечь и остался у его постели.