Последний орк - Сильвана Де Мари

Аврора, как и Йорш, слышала боль умирающих.

Ранкстрайл сообщил ей о том, что необходимо обучить стрельбе из лука всех, кто был в силах держать оружие в руках, чтобы народ никогда больше не был беззащитным перед нападающими. К тому же необходимо было организовать помощь раненым, всем без исключения, на что Аврора ответила столь радостным согласием, что Ранкстрайл понял: он принуждал ее к тому, чего она желала с самого начала. Если бы он вспомнил о случае с кроликом раньше, то до него бы сразу же дошло: роль воина была для Авроры такой же тяжкой, как и для Йорша. Лишь в случае крайней необходимости они могли заставить себя сражаться, превозмогая свое чувство сострадания. Таких, как они, было нетрудно держать в стороне от поля боя. Нужно было лишь устранить крайнюю необходимость сражаться, спасая кого-то или что-то, и заменить ее необходимостью лечить кого-то или чему-либо учить.

Он был другим. Как и Ардуина, его могли бы назвать в будущем Справедливым, а может, и Великим. Но никак не Милосердным.

Он не чувствовал боли тех, кого убивал.

Может, ему стоило этому научиться. Может, этому можно было научиться.

Если кто-то не слышит боли умирающих, то он не будет пытаться сократить количество смертей, насколько это возможно. Если кто-то не слышит боли умирающих, то он подвергается искушению подсчитывать убитых врагов и радоваться их смерти. Или соревноваться с другими, кто больше убьет. А если доходит до такого, то армия, можно сказать, превращается в свалку.

Он был не таким, как Аврора.

Эти слова эхом отдавались у него в голове.

Он был другим. Он не мог скрывать этого от нее.

— Вы должны знать некоторые подробности моего рождения, — резко обратился он к Авроре.

— В вашем рождении нет ничего такого, о чем я должна знать и чего еще не знаю, — бесстрастно ответила она. — Ваша семья — одна из многих, живших на границах Изведанных земель и вынужденных покинуть свой дом после разрушительных набегов орков. Так же, как и семья моего второго лучника или вашего третьего алебардщика. Так же, как семьи половины воинов вашей армии.

Ранкстрайлу не нужно было оборачиваться, чтобы взглянуть на второго лучника и третьего алебардщика — таких же детей Пограничной полосы, принявшей на себя первый удар орков. Их невозможно было спутать ни с кем другим. Огромные плечи, придававшие им сходство с горами, и руки, которые он узнал бы и в темноте: такие же, как у него, темные и квадратные. Сомнений не оставалось.

Их тоже спасло милосердие матерей, которые предпочли навлечь проклятие на самих себя, но не пожелали избавиться от собственных детей. Детей, которые не должны были появиться на свет. Они носили на себе отпечаток мрачного страдания своих матерей, потому что, в отличие от Ранкстрайла, не встретили на своем пути отцов, готовых добывать для них виноград или утешать их плач надоедливыми сказками, которые при всей своей бессмысленности могли научить их нежности.

Вместе с капитаном, под его командованием, они превратились в непобедимых воинов. Двое таких детей покоились теперь вместе с последним королем Народа Гномов в королевской усыпальнице Далигара.

Они стали тем бастионом, который остановил нашествие орков подобно рифам, о которые разбивается морской прибой.

Взгляд Ранкстрайла переместился на Аврору, которая спокойно рассматривала горизонт, потом вернулся к двум воинам и вновь устремился на Аврору.

Она уже все знала. Это знали многие. Многие поняли. Он порылся в памяти: Заимодавец знал об этом, а может, и церемониймейстер. Очевидно, и королева-ведьма поняла все в самом конце, когда вручила ему меч.

Аврора наверняка знала об этом уже давно: ни одно из слов ее длинного монолога, произнесенного у трона Ардуина, не было случайным.

В некотором смысле, врата преисподней захлопнулись, не открываясь.

Он не останется в истории как Ранкстрайл Одинокий.

Аврора, как и его мать, сможет гордиться им. У нее тоже появится повод сказать, что для нее было честью быть его женой… то есть супругой.

Не Одинокий, а Справедливый, как Ардуин, если уж на то пошло.

Или, может, стоило попробовать стать Милосердным?

Или лучше соединить все эти качества в одном, став Ранкстрайлом Миротворцем — тем, кто освободил земли людей от захватчиков и превратил орков в народ, достойный своей земли.

Если не он, то кто?

В его жилах текла их кровь — орки тоже были его народом.

Он должен был что-нибудь придумать, и, пока он перебирал в уме разные способы, до него вдруг дошло, что решение уже было у него в руках. У него были пленные.

Ранкстрайл решил брать пленных лишь потому, что не хотел причинять боль Эрброу и не мог нарушить свое слово, хоть и данное двухлетней соплячке: всегда и везде он оставался настоящим рыцарем.

Он начал брать орков в плен всего один день назад, но этого дня оказалось достаточно, чтобы идея добивать их стала для него, как говорила Аврора, недопустимой.

У него были пленные. Он мог бы послать их работать в поле, где они могли бы заслужить себе свободу, но не раньше, чем научились бы крестьянской работе. Он раздал бы им землю, дал бы в долг скот, как сделал когда-то Заимодавец на Высокой скале. Полученное даром не имеет никакой ценности, оно легко растрачивается и быстро заканчивается. А вот система займов под небольшие проценты при отсутствии каких-либо налогов позволяет увеличивать благосостояние до бесконечности.

Нужно было также защитить женщин орков. Народ, который считает женщину лишь средством для производства новых солдат, обречен потонуть в грязи и в крови войн, и иной судьбы у него быть не может. Народ, ни во что не ставящий женщин, составляют мужчины, чьи души несут на себе отпечаток презрения, которое они познали от своих матерей в начале жизни. Презрение, как яд, губит душу, лишает ее цвета и света. Таким народам свойственна неспособность к самостоятельному мышлению и принятию решений, что навсегда приговаривает их к нищете, какой бы плодородной ни была земля, на которой они живут. В странах, где женщины являются всего лишь рабынями, каждый мужчина рождается сыном рабыни, что навсегда отнимает у него возможность думать, делать, искать, говорить или мечтать о чем-то отличном от того, что думали, делали, искали, говорили или о чем мечтали его отцы и деды. Тот, кто рождается сыном рабыни, навсегда остается в душе рабом, покорным и послушным. Поэтому орки были не людьми, а лишь составными частями армии, готовыми без лишних раздумий пожертвовать своей жизнью.

Жизнь, прожитая без единого полета мысли, настолько постыла, что ее легко можно отдать за то, чтобы уничтожить побольше врагов, и отдать не просто без сожаления, но даже с неимоверной радостью.

Впервые в жизни Ранкстрайл ощутил где-то между желудком и позвоночником неосязаемое, неуловимое чувство, которое невозможно было ни с чем спутать, — страх. Он ощущал страх так, как никогда раньше.