Ведьмы Алистера - Дарья Шатил

с охотниками. И не спрашивай меня — я не знаю, как она пришла к этим выводам. Вот только подобная мысль вполне разумна, — госпожа Ева сцепила пальцы в замок и положила их поверх живота.

— Почему?

— Помнишь нападение по лету? — Люциан кивнул, и госпожа Ева продолжила: — Ты, конечно, помнишь то время, когда перемирие с кровавыми было более прочным, и мы иногда пускали их в Шарпу.

— И пускали вы их? — решил уточнить мужчина, хотя пазл уже начал складываться.

— Через тот вход, которым воспользовались охотники.

Люциан со свистом втянул воздух.

— И ты говоришь об этом только сейчас? Полгода прошло. Полгода, Ева!

— Люциан, — спокойно одёрнула его госпожа Ева. — Я уже не так молода, и мой ум не такой цепкий, как раньше. Я просто забыла. Даже не подумала сложить известные мне факты в общую картину.

— Про какие ещё ходы может быть известно кровавым? — шестерёнки в голове Люциана вращались с бешеной скоростью.

— Сомневаюсь, что они знают о каких-либо других проходах. Тогда бы на нас уже напали — и не единожды.

Люциан отчаянно хотел закурить, в то время как его мозг пытался разгадать загадку.

— Их нападение — скорее всего, часть какого-то плана. Условие для заключения союза, проверка на верность или что-то подобное. Кеторин что-нибудь ещё говорила?

— Нет. Ты же знаешь, какая она тихушница.

— Прежде чем отпускать, ты должна была её хорошенько расспросить.

— И ты тоже, — не без издёвки парировала госпожа Ева.

Люциан умело проигнорировал едкий комментарий и принялся протирать заспанные глаза.

— Придётся теперь её искать и допрашивать.

— Тогда ещё и Клем поищи за компанию. А то ей уже пора бы вернуться в Шарпу, вот только она не выходит на связь, а заклятия поиска блокируются.

— Час от часу не легче, — буркнул Люциан и вышел из подсобки амфитеатра.

Вот почему у всех нормальные семьи, а у него — клубок непонятных нитей, который, даже если постараешься распутать — запутаешь лишь сильнее? Кеторин с её извечной обидой и возведённой на пьедестал гордостью. Джуди и её юношеский максимализм и всё та же уязвлённая гордость. Рой вот вроде был хорошим и послушным сыном, но, когда дело касалось сестры, даже в нём просыпались бунтарские нотки. А ещё Клем… Клем, которая из всего этого клубка производила впечатление самой разумной, но даже она умудрилась вляпаться во что-то сомнительное!

Люциан глубоко вздохнул и пошёл домой. Прежде чем браться за это дело, ему нужны были кофе и сигарета… Хотя нет, пожалуй, полпачки сигарет.

========== Глава 36. Пересечение ==========

Коул чувствовал себя тем самым листом бумаги, пропущенным через шредер по ошибке, а потом вновь склеенным по кускам. Только кусочки перепутались настолько, что воссоздать исходный документ никак не получалось. И вот в таком разбитом состоянии он плёлся за Мартой по рыхлому снегу, чуть ли не разваливаясь на каждом шагу.

В первый день он и дороги перед собой не разбирал, идя только благодаря девушке, которая время от времени поддерживала его, не давая свалиться в снег. Ночью стало ещё хуже: желудок крутило, перед глазами всё плыло, каждая мышца в теле ныла, бросало то в жар, то в холод. Конечно, госпожа Ева говорила, что в подобном состоянии нет ничего неожиданного — тело адаптируется, и вскоре все пройдёт. С другой стороны, Старейшина говорила ещё много такого, о чём Коул предпочёл бы даже не думать.

А вот что он действительно предпочёл бы — так это дождаться неясного «вскоре всё пройдёт», лёжа в кровати, а не таскаясь по лесам в тяжёлой одежде и загребая ногами снег. В какой-то момент захотелось просто лечь и умереть, вот только к тому времени он уже и так лежал в спальнике на брезентовом полу палатки. Примерно тогда рассудок его и покинул. Коулу снилась сестра. Красивая Ада: с высокой причёской, в подвенечном платье и фате, с крупными белыми цветами в руках. Смеющаяся, счастливая до чёртиков Ада, идущая к своему жениху.

А затем кровь. Кровь, растекающаяся по белоснежному платью. Кровь, заливающая мужскую рубаху. Кровь, всё ещё вытекающая из развороченных грудных клеток. Коул кричал. Коул звал. Коул просил прощения за то, что не смог помочь.

Тепло.

Он ощутил близкое тепло, которое отгоняло кошмары, даровав ему тяжкое забытьё без сновидений.

Проснулся же он задолго до пробуждения своих спутниц, да так и лежал, уткнувшись взглядом в оранжевый полог палатки. Марта в поисках тепла тесно прижималась к его боку, и, удивительное дело, у Коула это не вызывало отвращения. Чем больше он узнавал Марту, тем больше проникался к ней симпатией. Да, она была вспыльчивой — и даже очень. Она из тех людей, которые либо думают, либо делают. И уж точно никогда не думают, прежде чем делать. Чудная она, конечно, женщина, но, в отличие от Кеторин, понятная. Точнее, чем больше он узнавал Марту, тем более понятной она ему становилась. Стоило ему лишь на секунду позволить себе посмотреть на неё, как на обычную женщину, а не на жестокую ведьму, как он больше не мог отделаться от этого образа.

Тяжело вздохнув, Коул перевёл взгляд на Кеторин: та лежала на приличном расстоянии от них с Мартой и тихо сопела, завернувшись в свой спальник.

Коул ей не доверял и не понимал её. Он всегда опасался таких женщин, как Кеторин — женщин себе на уме. От них никогда не знаешь, чего ожидать. Такие, как Кеторин, могут улыбаться в лицо, но с той же вероятностью держать за спиной наточенный нож, чтобы убить тебя.

Так что Коулу оставалось только радоваться, что скоро их путешествие закончится и они пойдут разными путями. Он ещё не знал, что будет делать дальше: вернётся ли к охотникам или пойдёт своей дорогой. Его убеждения пошатнулись, и месть за сестру больше не была путеводной звездой его жизни. Раньше Коул думал, что ведьмы — зло во плоти. Теперь же знал, что ведьмы ничем не отличимы от людей, и по паршивой овце не стоит судить всё стадо.

И от этого на душе было смутно. Муторно. Неприятно. Хуже всего, когда встаёшь на распутье и сам толком не понимаешь, куда тебе идти.

Марта заворочалась во сне и что-то пробормотала ему в плечо, причмокнув губами, как ребёнок, поедающий вкусную конфету. Коул усмехнулся. Уж от кого, от кого, а от Марты Рудбриг подобных поступков, пусть и не осознанных, он не ожидал. И каждая подобная выходка раз за разом подрывала образ злобной ведьмы.

Коул так и лежал, смотря на Марту,