Постумия - Инна Тронина

– Так тебя, оказывается, ещё и наградить нужно? – удивился генерал.

– От вас дождёшься… Я имею в виду государство. Я верил, что мне станет лучше, потому что хуже уже некуда. И добился в жизни кое-чего. Мать моя не в халупе без удобств теперь живёт, а в трёхэтажном коттедже. Женился я, детей уже трое. Маленькие, правда, но вырастут. Знаете, какую песню поют у нас в Донбассе? Называется «Шахтёрская лирическая».

– Ну, спой, что ли, – попросил генерал. – Интересно.

– «Что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был?» – довольно-таки приличным тенором затянул Микола.

Многие наши попсовые «звёзды» не годились ему в подмётки. Да и Лемешев с Козловским остались далеко позади. – «Только тот ценит солнце и высокое небо, кто поднялся с зарёй на-гора!» Так вот и я – ценю свою нынешнюю жизнь. Первая «Ауди»-сигара у меня именно тогда появилась. Рухлядь, а сколько радости! Мой отец был гросс, и дед, и прадед. Кто погиб в забое, кто умер от силикоза. А что они имели? Рукомойник в огороде, сортир на задах? Только кучу почётных грамот и профессиональную гордость? А ведь гросс, Всеволод Михалыч, это элита. Горный разведчик. Он проектирует ходы в шахте, первым спускается в забой. А Родина наплевала на моих предков. И я решил иначе жить. Видно, Господь сжалился, вразумил. Я дал обет людям помогать, если разбогатею. Ведь не садист, не урод какой-нибудь, чтобы бессмысленно убивать. Но если кто нарвётся…

«НН» замолчал, перевёл дух, выпил полстакана воды. Грачёв молчал, задумчиво глядя в окно.

– Так вот, теперь я стою на горе и смотрю вниз. Все в моей семье спускались, а я поднялся к совершенно иной жизни. И никогда не сдам тех, кто мне её обеспечил. А потом ещё и землякам моим помог в лихую годину. Да, война кормит того, кто в ней прописался. Но это ещё не значит, что меня можно на понт взять. Как известно, самые преданные друзья – те, кто от вас зависит. А я завишу от многих сильных мира сего…

– И от Металлурга с Уланом в том числе? – подсказал генерал. – И потому отзыньте, ухожу в несознанку?

– Примерно так. Но я хотел выразиться мягче.

– Это не имеет значения. Много имён-то сменил?

– У меня было сорок фамилий, я сменил пятьдесят паспортов, – опять привёл чью-то цитату «НН». – Но от родительского имени так и не смог отказаться. Решил, что всё уже в прошлом. Я ведь тоже участвовал в боях, мог там погибнуть. А раз выжил, счёл, что вину искупил, огнём очистился. К героизму нельзя призывать. Его можно только проявлять, и этим увлекать за собой. Вокруг меня совершилось столько подвигов, что трудно было оставаться прежним. И не перед Олимпиадой мне стыдно, а перед теми, кто в Новороссии погиб. А Липка была бы сейчас там же, где сестричка Оксана. Госпожа Бабенко посещает дорогой магазин на Пятой авеню в Нью-Йорке. «Масис» он называется. Про киевские кабаки я не говорю – всё время там торчит. Ни в чём себе не отказывает. И не ей нас судить. Раньше она торговала телом. Сейчас торгует совестью и Родиной.

– Ну, ты, потише! – Грачёв наконец-то сорвался. – Если что и было, то поневоле. Так свой долг исполнять труднее, чем бросаться на амбразуру. Я понимаю – сейчас особенное время. Люди соревнуются в том, кто более гадко и злобно оскорбит своего оппонента. Так нынче выявляется крутизна. Я долго работаю в правоохранительных органах. И знаю, что среди бандитов тоже далеко не все трусы. Напротив, там было достаточно смелых и рисковых, готовых умереть в любую минуту. Но назвать их героями не поворачивается язык. И героиня для меня – Оксана. Какие бы виражи ни выписывала её судьба… Но не будем тратить время на пустой спор. Всё равно каждый из нас останется «при своих». Ты скажи, Микола, жалеешь хоть о чём-нибудь?

– А как же! Жалею о том, что не успел с собой покончить. А ведь обещал! Моё слово до сих пор ценилось дороже золота. Ведь Донбасс порожняк не гонит. Получается, предал друзей, хоть и неумышленно. Ребят подставил. «Бабки» не добыл, которые так нужны. Теперь мне хоть под расстрел. Так ведь мораторий, черт побери! Я не смерти, Всеволод Михалыч, я жизни боюсь. А какие были планы! И всё рухнуло. Мог ведь в Донецке остаться, мне предлагали. Так нет – захотел сам всё контролировать…

Генерал не спеша поднял трубку телефона, сказал несколько слов. Когда в кабинет вошёл Арсений Рындя, глаза у «НН» стали, как монитор – большие и квадратные.

– Ну вот, Арсений Филатович, как обещал! – Генерал смотрел на Матвиенко, словно художник – на свою лучшую картину. – Вы опасались давать показания, пока гражданин Матвиенко находится на свободе. Теперь Финансист вряд ли сможет вам навредить.

– Не давайте пустых обещаний, – скривил «НН» тонкие губы. – Я не смогу, так другие смогут. Лучше бы ты, Арсений, молчал в тряпочку. Жена у тебя, дети…

– Великойский молчал, а чего добился?! – возмущённо перебил Рындя. – Все свои сбережения, всё имущество вам отдал! А вы захотели взять и то, что Мирон себе на жизнь оставил. И мочканули его вместе с Евой, чтобы не мельтешили.

– Это и есть ваш сюрприз, господин генерал? – вежливо спросил Матвиенко. – Весьма посредственно. Я ожидал большего. С таким же успехом можно заявить, что Великойских убивал сам Арсений. Врачи это очень хорошо умеют делать. Слово против слова. А где доказательства?

– Да ты не говори «гоп» раньше времени, – предупредил Грачёв.

Он сидел, развалившись в офисном кресле, пускал дым в потолок. Дорогая сигарета качалась в его крепких зубах. В кабинете стало светлее. Дождь кончился. И выглянуло солнышко. Генерал прищурился, словно прикидывая диспозицию перед боем.

– Как говорят водилы, «на каждую трансмиссию есть своя отвёртка». И германская «кримполицай» ещё не отозвала из Интерпола свой запрос на членов вашей преступной группы. Так что не кататься тебе, Микола, в новенькой «Вольво» с подсветкой в салоне, которая сама изменяется в зависимости от температуры…

– Ничего, детям останется, – Финансист и глазом не моргнул. – Богу виднее, чем меня испытать. Надо будет сесть – сяду. Теперь мне ничего больше и не осталось. Что же касается дочки Великойских, так я про это не знаю. Детей я принципиально никогда не обижал. Вон, генерал знает.

– Разве только матерей их убивал, а так – подтверждаю. – Грачёв постучал сигаретой по малахитовой пепельнице.

– Да лучше в детдоме, чем с такой матерью! – Матвиенко сжал кулаки на коленях. – Не я, так другой Липку сделал бы. Шлюхи именно так и кончают. У неё это крупными буквами было на лбу написано.

– Ты хоть на мёртвых грязь не лей, – попросил Грачёв. – Спал же с ней, жениться собирался. Если была такая «палатка», зачем хотел её под венец вести?

– Дурак был молодой. Да и квартира в Москве манила. Сейчас бы – ни за что! Сам себе удивляюсь. Бедность людскую психику калечит.

– Если психика не в порядке с рождения, её искалечит и богатство, – возразил генерал. – Арсений Филатович, расскажите-ка про Ширака Асланяна. Для начала – кто это такой?

– Это – второй человек после Николая Николаевича был. Жил в Донецке, раньше часто ездил к нам. По сути, он и организовал фонд «Спасение»…